Искусство раннего Рима и Южной Этрурии эпохи расцвета (VI–V вв. до н. э.) по материалам коропластики. К. Н. Гаврилин

часть классического наследия. Ученые XI. в., тяготевшие к классической или натуралистической точке зрения, охарактеризовали этрусские произведения как провинциальные проявления греческого искусства, незрелые и с эстетической точки зрения ничего не стоящие. Все самое интересное, выполненное в Этрурии, сразу же приписывали греческим мастерам. Одним из апологетов этого направления был Ж. Марта, в конце XI. в. утверждавший, что «этрусское искусство не есть великое искусство», это искусство, у которого «никогда не было времени сформироваться», которому «недостает первого и главнейшего качества – замысла», ибо «неисчерпаемая фантазия греков постоянно обновляет его»[99].

      Новые направления, развивавшиеся в истории искусства в начале ХХ в., особенно проявившиеся в работах А. Ригля, позволили отойти от классической орбиты и открыть замечательный феномен древнего искусства. Оригинальность этрусского искусства видели теперь, напротив, в его независимости от греческого, в распространении разнообразных локальных вариантов и в особом чувстве формы, очевидном даже в имитациях греческих типов и мотивов. Во всем этом осознали особенность италийского искусства вообще, с характерным для него «иллюзионистическим», «живописным» началом, «изобретательностью» и «индивидуализмом» – контрастирующими с «натуралистическим», «органическим», «типическим» видением греков. Эта диспозиция Г. Кашница-Вейнберга и стала частью его «структурной» концепции[100]. Несколько позже Бьянки-Бандинелли[101] и Робертсон сделали другие заявления, возвращаясь к теме полной зависимости этрусского искусства от греческого. Робертсон утверждает, что этруски никогда не развивали собственного стиля, в их искусстве нет равновесия между формальным воплощением и содержанием образа[102]. Дж.-K. Арган отмечает натурализм и антиклассичность этрусского искусства, в котором он видит источник всех антиклассических направлений в искусстве Запада[103]. Рассматривая этрусскую архитектуру с ее неклассическими пропорциями и обильной скульптурной декорацией, О. Брендель находит в ней особенности, присущие итальянскому барокко[104].

      Все эти рассуждения, несмотря на их противоречивость, в основном обозначили некоторые черты, формирующие феномен этрусского искусства. В конце прошлого века известный итальянский писатель Габриэле д’Аннунцио в своей драме «Мертвый город» передает впечатления, навеянные этрусской эсхатологией, панорамами Вольтерры, скульптурами и погребальными урнами из Музея Гварначчи. Эсхатологизм и мистицизм этрусской культуры, тесно связанной с погребальным культом, нашли свое отражение в IV эклоге Вергилия, засвидетельствованы многочисленными древними авторами. Древние, однако, видели в Этрурии не только страну некрополей и гаруспиков, но и страну многих городов (Strab., V, 219–220). Одни этрусские города, как и греческие, обращены к морю и обладали портами – это