Белый решительно протянул кружку сыну вождя. Тот спокойно отступил на шаг, сделав отстраняющий жест рукой.
– Что? Не хочешь пить со мной? Это уже оскорбление! Тогда я разолью виски по всей твоей физиономии, проклятый краснокожий! Слизывай его, если не хочешь пить!
Прежде чем кто-либо успел помешать ему, Рэтлер выплеснул содержимое кружки молодому апачу прямо в лицо. По индейским понятиям подобное оскорбление каралось смертью. Виннету, не раздумывая, нанес мерзавцу такой удар кулаком в подбородок, что тот буквально пропахал землю своим затылком. Несколько секунд он лежал без движений. Затем, приложив немалые усилия, медленно поднялся. Я уже хотел было вмешаться, поскольку ожидал, что он в ярости бросится в атаку, но этого не произошло. Осыпая апачей страшными проклятьями, Рэтлер, пошатываясь, направился к фургону.
Виннету спокойно вытер свое лицо, которое в тот момент показалось мне высеченным из камня. Что происходило в его душе, узнать было невозможно.
– Спрашиваю еще раз, – снова обратился к нам вождь, – в последний! Покинут ли сегодня бледнолицые эту долину?
– Мы не сможем этого сделать, – прозвучало в ответ.
– Тогда мы покидаем ее. Но между нами не будет мира.
Я совершил очередную попытку посредничества, но тщетно – трое пришельцев направились к своим лошадям. И вдруг в этот момент раздался пьяный голос Рэтлера:
– Убирайтесь, краснокожие собаки! А за удар в лицо ты мне ответишь, молокосос!
В десять раз быстрее, чем можно было ожидать от него в таком состоянии, Рэтлер выхватил из находившейся рядом с ним повозки ружье. Вскинув оружие, он прицелился в Виннету. Последний стоял без всякого прикрытия, и пуля неминуемо должна была попасть в него.
– Беги, Виннету! Скорее! – раздался голос Клеки-Петры.
В тот же миг, когда раздался выстрел, его тело мелькнуло перед сыном вождя. Белый Учитель схватился рукой за грудь, пошатнулся несколько раз и тяжело опустился на землю. Тут же свалился и Рэтлер – только уже от моего удара. Я бросился к бандиту за секунду до выстрела, но опоздал. Вокруг все закричали, но оба апача не проронили ни слова. Стоя на коленях перед пожертвовавшим собой другом, они молча осматривали рану. Она была возле самого сердца, кровь из нее струилась ручьями.
Я подскочил к ним. Лицо Клеки-Петры стало бледным, его глаза были закрыты.
– Подними его голову к себе на колени, – предложил я Виннету. – Ему будет легче умирать, если он увидит тебя.
Молодой индеец молча повиновался. Ни один мускул не дрогнул на его лице, пока он не спускал глаз с умирающего. Наконец раненый медленно поднял веки. Когда старик увидел склонившегося над ним Виннету, на его лице мелькнула улыбка. Он прошептал:
– Виннету, сын мой…
Угасающий взор стал искать кого-то и вдруг остановился на мне.
– Останьтесь с ним, чтобы… чтобы продолжить мое дело… – угасающим голосом