Двадцать пять рассказов о призраках. Боб В. Холланд

и которая составляла единственное видимое различие между странным зверем и тем, которого я убил. Читатель, вероятно, помнит, что этот знак, хотя и большой, первоначально был очень неопределенным; но постепенно – постепенно, почти незаметно, и который долгое время мой разум изо всех сил пытался отвергнуть как причудливый – он, наконец, приобрел строгую четкость очертаний. Теперь это было изображение объекта, который я с содроганием называю – и за это, прежде всего, я ненавидел и боялся кота, и избавился бы от монстра, если бы осмелился – теперь я говорю, что это был образ отвратительного, ужасного предмета – виселицы! О, скорбная и ужасная машина ужаса и преступления, агонии и смерти!

      И теперь я действительно был несчастен больше, чем несчастен простой человек. И грубый зверь, чьего собрата я презрительно уничтожил, грубый зверь, призванный служить мне, человеку, созданному по образу и подобию Верховного Бога, принес мне столько невыносимого горя. Увы! ни днем, ни ночью я больше не знал благословения покоя. В первом случае существо не оставляло меня ни на минуту в покое, а во втором я ежечасно просыпался от снов, полных невыразимого страха, и чувствовал горячее дыхание существа на своем лице, а его огромная тяжесть – воплощенный кошмар, от которого я не мог избавиться, – навечно поселилась в моем сердце.

      Под давлением мук, подобных этим, слабые остатки добра во мне сдались. Злые мысли стали моими единственными близкими соратниками – самые темные и злые из мыслей. Капризность моего обычного характера переросла в ненависть ко всему сущему и ко всему человечеству; в то время как я из-за внезапных, частых и неуправляемых вспышек ярости, которым я теперь слепо предавался, был тираном, моя безропотная жена, увы! была самым обычным и самым терпеливым из страдальцев.

      Однажды она сопровождала меня по какому-то домашнему делу в подвал старого здания, в котором нас вынуждала жить наша бедность. Кот последовал за мной вниз по крутой лестнице и, чуть не сбросив меня с ног, довел меня до безумия. Подняв топор и забыв в гневе о детском страхе, который до сих пор удерживал мою руку, я нанес животному удар, который, конечно, оказался бы мгновенно смертельным, если бы топор опустился так, как я хотел. Но этот удар был остановлен рукой моей жены. Подстрекаемый вмешательством в ярость, более чем демоническую, я вырвал свою руку из ее хватки и вонзил топор ей в голову. Она упала замертво на месте, не издав ни стона.

      Совершив это отвратительное убийство, я немедленно и со всей обдуманностью взялся за сокрытие тела. Я знал, что не смогу вынести его из дома ни днем, ни ночью, не рискуя быть замеченным соседями. Мне пришло в голову много проектов. В какой-то момент я подумал о том, чтобы разрезать труп на мелкие кусочки и сжечь их. В другой раз я решил вырыть для него могилу в полу подвала. Потом я размышлял о том, чтобы бросить его в колодец во дворе, и о том, чтобы упаковать его в коробку, как товар, с обычными приготовлениями, и таким образом нанять носильщика, чтобы он забрал его из дома.