Другое дело, что штурмбаннфюреру Скорцени по-человечески понятно было первое, непроизвольное смятение Гитлера, когда ему представили целые тома списков высокопоставленных военных и гражданских, которые уже схвачены гестапо и СД или занесены в реестр покончивших с собой. И еще более внушительную «перепись» военных, министров, дипломатов и полицейских служащих, которых, по глубокому убеждению чинов Главного управления имперской безопасности, еще только следовало арестовать.
Фюрер не мог не понять, что взлелеянный им рейх превращается в поглощающего самого себя удава, поскольку тень подозрения в той или иной степени очерняла чуть ли не весь цвет нации. Но если всех этих людей действительно арестовать и казнить, – мир вынужден будет задаться теми же вопросами, которыми, вчитываясь в строки этих списков, уже не раз задавался сам Адольф Гитлер: «На кого же в таком случае опирается рейхсканцелярия?! На ком держится рейх, с его идеей мирового господства? И может ли этот монстр, этот рассадник измены и предательства претендовать на такое господство? Имеет ли он на это моральное право?!»
И ни для кого в Главном управлении имперской безопасности не было секретом, что в отдельные дни Гитлер часами просиживал над этими списками, то ли перечитывая их, то ли просто пребывая в молчаливом бездумии, словно чернокнижник, загадавший свою судьбу по сатанинской метке и теперь покорно ожидавший вещего знака.
Как бы там ни было, а с начала августа, как только первая волна арестов и казней немного поулеглась, Скорцени вдруг действительно почувствовал, что Гитлер, Гиммлер и их ближайшее окружение начинают сдерживать его; что все большее неудовольствие рейхсминистров, верхушки СС и самого фюрера вызывают невесть откуда появляющиеся новые и новые легионы «предателей рейха». Дело шло к тому, что Гитлер мог остаться единственным человеком, который не опасался бы, что в следующем поминальнике врагов рейха окажется он сам.
Впрочем, в последнее время Скорцени уже не был уверен в том, что фюрер действительно не опасается этого. Гитлер не мог не видеть, что запущенный им бумеранг святого отмщения давно породил смерч всеобщей подозрительности и мести, никем уже по существу не управляемый, всеуничтожающий и в то же время порождающий все новых и новых врагов.
В такие дни вождь национал-социализма находился в том же состоянии шокового апокалипсического прозрения, в котором еще недавно, в июне сорок первого, пребывал его недавний кремлевский кумир, внезапно открывший для себя, что раскрученное им чертовое колесо «борьбы с врагами» раздавило половину генералитета и почти половину офицерского корпуса Красной армии. При этом Скорцени никогда не забывал, что восхождение свое фюрер