10
Уже оказавшись за стенами кабинета Мартье, барон без какого-либо лукавства поинтересовался:
– Боитесь участия в этом рейде в тыл красных, Отшельник? Можете отмалчиваться, но понимаю, что выходить из этого подземелья вплоть до завершения войны вам решительно не хочется.
– У вас уже было достаточно времени, чтобы убедиться, что трусом я никогда и ни перед кем не представал, – хрипловатым басом проговорил Отшельник.
– Раньше, согласен, вы это доказывали. Но ведь меняемся-то мы вместе со временем и обстоятельствами. Чем ближе к концу войны, тем все мы становимся осторожнее, а значит, трусливее: выжить хочется, выжить. Если уж сумел продержаться в течение всей войны, то грех не продержаться еще два-три месяца.
– Согласен, обидно.
– И желания выйти отсюда, чтобы при первой же возможности сдаться русской контрразведке, не возникает? Говорите откровенно, я своих подопечных в гестапо не отдаю. Даже если приходится казнить, то делаю это лично.
– …Считая сие величайшим благоденствием, – кивнул Отшельник.
– Не пререкайтесь, Гордаш. Отвечайте по существу.
– Своей откровенностью я вас, наверное, озадачу. Больше всего мне хотелось бы завершить создание задуманного нами ранее «Лувра Распятий». Пусть это будет семь, восемь или десять статуй. Я согласен работать хоть круглосуточно, причем постараюсь, чтобы в каких-то выражениях лика своего, в положениях тела, в голгофном фоне, «Распятия» мои зримо отличались друг от друга.
– Ага, значит, все-таки я заразил вас этой идеей – создания «Лувра Распятий»! – сдержанно, и в то же время победно, улыбнулся «величайший психолог войны».
– Добиться этого было не так уж трудно. «Творение ценнее жизни» – вот что лежит в основе инстинкта всякого творца. Истинного творца, а не ремесленника. Только советовал бы вывезти эти скульптуры из подземелья.
– Согласен: после войны могла бы получиться прекрасная экспозиция творений из подземного «Лувра Распятий». А над вашей дальнейшей судьбой я подумаю, Отшельник. Не скрою: вы и сами дороги мне как своеобразный экспонат из коллекции «Людей войны».
– Тогда тем более нет смысла использовать меня в роли диверсанта.
– Я ведь уже сказал, что над вашей судьбой я пока что размышляю. Хотя уверен, что вы все же струсили.
– Не смерти я боюсь, а того, что не успею исполнить свою миссию на этой земле, во время этого своего пришествия в мир.
– Прекрасно сказано, – величественно повел подбородком Штубер. – Красиво, а главное, мудро.
Гауптштурмфюрер пригласил Отшельника в свой кабинет, наполнил рюмки коньяком, однако с тостом не спешил.
– Относительно «пришествия в этот мир» спорить не стану. Как бывший семинарист, вы смыслите в этом куда больше. А вот что касается возвращения в Советский Союз, тут