– Вместе с пропагандистским отделом вермахта вы затеяли сейчас новую операцию?
– «Скорпион».
– Красноречиво. Есть успехи?
– Особых нет. По той же причине. Переходя на нашу сторону, русские очень рискуют. Мы уходим, приходят коммунисты. И начинаются расстрелы, концлагеря, ссылки в Сибирь. Многие не хотят служить нам, но согласны служить под началом русских генералов, выступающих за свободную Россию без коммунистов.
– Вы говорите все это, чтобы расчувствовать меня, полковник? Вы ведь знаете, что мои сопереживания несчастным русским, отданным на произвол коммунистам, глубоки и искренни. – По идее, Гиммлер должен был произнести это с легкой иронией. Однако д’Алькен так и не сумел уловить ее.
«Ирония, очевидно, в том и заключается, что Гиммлер произносит подобные вещи совершенно серьезно и совершенно искренне», – объяснил себе шеф эсэсовского официоза, по старой журналистской привычке пытаясь всему дать собственное толкование.
– Господин рейхсфюрер, я понимаю, что ваше время слишком ограничено, – молвил он. Бросив последний взгляд на руины и на растерзанное пулями все еще вздрагивающее тело змеи, Гиммлер направился к стоящим поодаль, на выходе из «чащи», машинам. – Могу ли я сообщить Власову, что вы готовы принять его? Если это так, мы у себя в газете – да и пресса, рассчитанная иа население оккупированных территорий, – могли бы преподнести сию новость в соответствующей интонации.
Вопрос был задан настолько прямо и беспардонно, что рейхсфюрер удивленно уставился на д’Алькена, однако почувствовал, что это тот случай, когда все же следует дать «добро».
– Я жду его у себя двадцать первого июля, – скороговоркой отмахнулся он от продолжения темы. – Надеюсь, дата господина Власова устроит? – теперь он не скрывал ни презрения, ни сарказма. – Или, может быть, генерал назначит свою?
– Его устроит любой день из отведенных ему на этой грешной земле.
– Время ему сообщат дополнительно. Но вы, полковник, должны понять, что ни фюрер, ни я никаких особых чувств к этому генералу не испытываем. В принципе не испытываем.
– Мне это известно.
– Кроме того, его поведение во время поездок по освобожденным нами территориям…
– Непростительное, истинно русское свинство. Но ведь и мы тоже не должны забывать, с кем имеем дело. Кстати, если уж господин Власов настолько – как любят говорить русские – «пришелся не ко двору», почему мы должны терпеть его? Для нас важен не Власов, а сама идея русского освободительного движения.
– Вы намерены заменить генерала Власова генералом Геленом? – мрачно улыбнулся Гиммлер.
– Гелена русские вряд ли воспримут. А вот генерал Жиленков вполне бы подошел.
– Есть и такой генерал? – удивленно вскинул брови Гиммлер. Однако д’Алькен понял, что это всего лишь игра. О Жиленкове