Устроившись на диване, вместо потолка смутно разглядел Ханну, беременную, на последнем месяце. Пояс на животике был доверху набит какими-то резолюциями, решениями, постановлениями; черт их разберет, что они понапихали Ханне в животик! Меня прошиб ужас, какой я испытал только однажды, когда безбилетником добирался до Берлина. В следующее мгновение, силой своей мысли, подал Ханне сигнал об опасности. Она не услышала меня – глядя в вагонное окно, мечтала о чем-то заветном (о чем, не различил). Следующий ментальный оклик она тоже пропустила мимо ушей. Между тем поезд подбирался к станции, где возле водонапорной вышки толпились с пяток одетых в солдатское фрейкоровцев. Курили… Наконец один из них, по-видимому, старший, отдал приказ, добровольцы затоптали окурки и двинулись в подходящему составу. Я мысленно крикнул изо всех сил: «берегись!»
Ханна даже не шевельнулась.
Фрейкоровцы вошли в первый со стороны паровоза вагон, двинулись по коридору. Особенно внимательно они присматривались к молодым беременным женщинам.
Внезапно Ханна вскинула голову и, совсем как птичка, дернула головкой, глянула направо-налево, затем торопливо поднялась, вышла из купе и, поколебавшись, направилась к противоположному выходу. Все эти мгновения я с нараставшим ужасом наблюдал за ней. Она опередила охотившихся за ней фрейкоровцев на какую-то долю секунды. Когда добровольцы вошли в вагон, она закрыла дверь в тамбур. Когда же Ханне удалось незамеченной спуститься на перрон и скрыться в толпе, я испытывал настолько могучий оргазм, что вынужден был переодеться.
Вообразите мое удивление, когда вернувшаяся из поездки Ханна уверила меня, что никаких таинственных голосов она не слышала, никакие предупреждающие оклики не долетали до нее, просто она замечталась, вспомнила обо мне, о том, какой я глупый, что боюсь за нее.
Эта тайна до сих пор смущает меня. Уверен, Ханни говорила искренно. Как медиуму ей было далеко до Лоры. Если она не слышала мои предупреждения, какая сила подвигла ее внезапно покинуть вагон?
Хороший вопрос для Мессинга, не правда ли?
В любом случае, когда я признался в постыдном грехе семяизвержения, она смеялась так, как может смеяться молодая здоровая женщина, которой удалось хоть в чем-то посрамить любимого мужчину.
Она смеялась беззаботно! Разве этот смех не есть повод для самого тщательного психологического расследования?
Или вот еще анекдотический случай.
Все началось с неожиданной встречи с Вилли Вайскруфтом. Мы столкнулись на Фридрихштрассе возле моего отеля, что неподалеку от вокзала. Вилли первым окликнул меня.
– Вольфи? Ты ли это?..
Я не сразу узнал его.
Вайскруфт выглядел отъявленным босяком: армейская бескозырка, студенческий форменный, видавший виды сюртук. Заношенные до заплат солдатские штаны, не первой старости сапоги. На рукаве пиджака – череп оленя в перекрестье лучей, красно-бело-черный шеврон углом вниз и буква «R». Эта знакомая