О, Матушка… О какой свободе ты говорила тогда, если мои зверы нуждаются во мне?
Постойте… Она ведь сказала о каком-то Фениксе… Что-то удивительно знакомое!
– Светлана, слушай, а кто такие фениксы, не напомнишь?
– Чего это ты об этом спрашиваешь? – удивилась та.
– Да вот в голову пришло вдруг. Недавно увидела в книге и никак не могу вспомнить… – соврала я, и, видимо, достаточно убедительно, ведь Светлана тут же ответила:
– А-а-а… Это как жар-птицы. Только из-за моря.
– То есть они горят огнём и могут возрождаться из пепла? – переспросила я.
– А что ж ещё?! – воскликнула Гили. – Мира, какая-то ты сегодня совсем рассеянная. Точно ничего не случилось?
Я прикусила язык. Гили – она слишком хорошо видела других. А меня читала как раскрытую книгу…
Вдруг послышался стук. Слава Матушке!.. Из проёма показались белые уши, а за ними – голова волхва.
– Сударыня, пора!
Я замерла. Время пришло.
Солнце зашло за тучу. Стало холоднеть, плечи осунулись, потускнели краски наряда.
На лицах – улыбки. Мама плачет навзрыд на папином плече. Ала нежно обнимается с мужем, а Светлана – с женихом. Жители Звёздграда собрались все – как цветы, наполняя красками и жизнью истоптанный холм.
А на нём – дуб. Высокий, до самых Матушкиных чертогов. Матушка смотрит свысока, смотрит и, возможно, радуется. А может, горюет… Чего она хочет от нас, простых смертных? Её волю не угадаешь. Может, её разуменье всё же гораздо глубже, чем я могу судить?
Если она хочет, я буду страдать, если хочет народ – буду привыкать. Я буду сильной. Нет толку от свободы, если она делает других несчастными. Плен одного – малая цена за мир во всём мире.
Я взяла под руку волхва, и он повёл меня к дубу. Незнакомые лица. Такие белые, такие каменные. Ни улыбки, ни даже подобия радости. Их глаза холодны, а уста немы. Они вверили свою жизнь служению. И теперь я, выйдя за одного из них замуж, должна стать такой же.
Холодной. Каменной. Немой.
Наконец мы взошли наверх. Я обернулась. Я старалась не смотреть на это лицо до последнего, но теперь не могу. Придётся.
Вячеслав. Он отличается от волхвов. Он вовсе не безразличен. Он полнится чувствами.
Из-под венца я пыталась взглянуть на него: на его мрачный взор, на его сомкнутые губы и на ровные белые брови. Он не мог никого обмануть.
Он становится великим князем, он невероятно горд собой. Горд, что у него есть я. Его царская шапка – сосредоточение власти. Теперь он и есть власть. И ведь он даже не представляет, насколько он прав.
Не хочется прикасаться к его руке. Хочется оттолкнуть. Убежать. Но нет. Я протянула пальцы, убеждая себя не дрожать. Своей волей завязнуть в грязи, во мраке. Рано или поздно мой кошмар должен был кончиться – кончиться моей гибелью.
С прикосновением естество протянулось,