– Это нужно согласовать с Никитским садом, Иосиф Виссарионович.
– Хорошо. Согласуйте с Хрущевым. А Кацей после победы начнет сажать наш Лаврик. Я закончу дело, начатое Гитлером – предателем нашего дела.
– Ха-ха-ха! – говорит Молотов.
– Послушай, кто это там стучит? – вдруг спрашивает Сталин. – Не слышишь? Узнать!
Я-то понял, что стучал сапожник. Штук восемь ног военных и штатских протопали мимо моей решки. Пока они ходили куда-то, я кнокал, как черные сталинские штиблеты похрустывали красной кирпичной крошкой, казавшейся ему, очевидно, кристалликами крови. Ходит. Молчит. Плетеную качалку подставил ему Молотов. Сел. Правая нога с ходу согнулась, подставилась, а левая барыня улеглась на нее, свесилась и озирается мыском штиблета по сторонам. Молотов же стоит. Ну, думаю, наконец-то, Фан Фаныч, закинула судьба короля бубей в чужую колоду. Повяжут тебя тут непременно, и ни один Кидалла не вырвет твою душу из рябеньких грапок туза виней, схавают тебя, Фан Фаныч, его винновые шестерки. Дурак ты, миляга. Хрустнешь, как кирпичная крошечка, и не услышит этого звука – пушки ведь в мире бухают, бомбы рвутся, пули вжикают, – не услышит этого звука никто. Судить тебя, разумеется, не станут. Нет такой статьи даже в кодексе о подслушивании телефонных разговоров членов политбюро. Высшая тебе мера социальной защиты вождей от народа – и кранты!
Смотрю: шагают. Шагают восемь военных и штатских ног, запылились слегка, ссадины на шевре, а пара ног плетется между ними босых. Тощие, черные от солнца голые ноги, только коленки прикрыты кожаным фартуком.
Хорошо ступают ноги. Достойно. Не спеша. Красивые ноги, лет по семьдесят каждой. Остановились около сталинских штиблет и молотовских туфель с пузырями от выперших костяшек на фалангах больших пальцев. Тьфу, Коля.
– Доброго здоровья, – говорит старик по-русски, но, как я понял, он татарин.
– Знаешь, кто перед тобой сидит? – говорит Молотов.
– Военный… вроде бы. А чин очень большой, – с акцентом, конечно, ответил татарин.
И ты веришь, Коля, совершенно для меня неожиданно Сталин весело и жутковато залыбился, захохотал, обрадовался, так сказать, как убийца, которого наконец не опознали. Молотов, воспользовавшись моментом, поднял сначала одну ногу и почесал кожаный пузырь, потом другую.
Похихикал Сталин, посвистели в нем копченые бронхи, и по новой спрашивает:
– Значит, лицо мое тебе абсолютно и относительно не знакомо?
– Не виделись мы, хозяин, значит, не знакомо.
– Газеты, старик, читаешь?
– Совсем не читаю, хозяин.
– Вот как. Не чи-та-ешь. Счастливый человек. До нашей эры живешь… Никогда не читал?
– Не читал, хозяин.
– Радио слушаешь?
– Нету у меня радио. Слушаю, что скажет Аллах… Что скажет он, то и слушаю.
– Ты, старик, где и кем работаешь?
– Сапожник я, хозяин. Старье починим, новое пошьем, совсем недорого берем.
Сталин