Разделились, короче, во мнениях, кто там был – человек или Гугель – и что им, авангарду рабочих бойцов за завод, сообщить хотел этим появлением своим: вот кому он завод отдает, у кого забирает – у захватчиков диких московских или вот вообще у людей, отчуждая все домны и станы в свою замогильную собственность, наказав всех железных за их вырождение, ничего не оставив бесхребетным и млявым рабочим для жизни.
И смеялись, конечно, одни над другими, что наслушались бредней стариков суеверных, но сами вот, сами человеческого объяснения найти не могли. Человек? Тогда кто? Чтобы так вот шутить? «Ну а делся куда?!» – «Да на кровлю ушел вверх по лесенке, дурочка!» – «Ну а рост, рост три метра?! Все же видели, все!» – «Да в темноте не то еще покажется!» – «По башке менты били? Котелок повредили – лечись!» – «Может, с газов все это, которыми нас? Что они там такое пустили на нас? Есть такие, с которых – видения». – «Да какие видения?! Ясен перец, что перец обычный, черемуха! Глотку жжет и глаза!» – «Все равно дядя Степа как минимум! Кто у нас такой рослый, кто знает?»
– Да ну хватит ла-ла! – еле сглатывает Степа клокотнувшую злость. – Дело кто будет делать? Ну вот чего такое было-то, чего?
– А, что ли, не было, Степаш?
– Ну было! Ну и что, так давайте назад повернем теперь, а?! Чтобы Гугель нас всмятку, не дай бог, своей пяткой железной. Ну вот кто, кроме нас, свой завод сбережет?! Может, Гугель?! Ау!
2
Растирают подошвы гранитную крошку. Угловатые кучи камней под ногой как на тормоз поставлены: нажимаешь – и туго скрежещут в колодках, рассчитанных на столетия службы, но нет-нет и утопишь в пустоту педаль спуска рокочущей осыпи. Вверх по склону Магнитной горы черно-синей ночью карабкаются – кто давно уж ко взлету на лифте привык, на ракетоносителе, все другое уже не устраивает: слишком медленно, слишком настойчиво, оскорбительно напоминает о давно позабытой, отмененной телесности, о земном их замесе, из того же податливо-ломкого теста, что и все земнородные, – что еще не совсем они, не