Бастард императора. Берта Свон

мужчины в конце стола. Он сидел почти что обособленно, подальше от остальных, с каменным лицом, словно статуя. Напряженный, словно сильно сжатая пружина, по мнению Вики, он с огромным трудом сейчас держал себя в руках. На него практически никто не обращал внимания. И Вика, неплохо разбиравшаяся в средневековых отношениях между сословиями и внутри них, довольно быстро пришла к выводу, что это и есть тот самый знаменитый жиголо. Бастард, как сказал недавно Аурелиус. И это было невероятно странно. Вика была, пусть и не очень близко, знакома с некоторыми такими мужчинами, жившими за счет женщин, там, на Земле. Они все постоянно носили на лице маску веселья и добродушия, тщательно делали вид, что в восторге от всего на свете, и не позволяли себе ни малейшего негодования на людях.

      Здесь же… Если бы Аурелиус нет постарался и не предупредил Вику заранее, она не знала бы, что и думать. Мужчина однозначно не был доволен своим низким положением, не собирался этого скрывать и вел себя так, словно он – сам император, не меньше. Симпатичный, привлекающий к себе неослабевающее женское внимание этакой жесткой мужской красотой, он разительно отличался от всех тех аристократических бездельников, которые сейчас окружали Вику.

      Она не успела додумать и прийти к определенному решению: над столом разнесся веселый женский голос.

      – Ах, Вилли, ты слышал ту чудесную историю, которую рассказывал барон? Презабавно, правда?

      Вика исподтишка наблюдала за бастардом, буквально не отводила от него глаз несколько секунд подряд, и, наверное, только потому смогла заметить, какой злостью, даже ненавистью, вспыхнули на мгновение его глаза. Вспыхнули и погасли в тот же миг. Словно и не было ничего. Но Вика была удивлена, как никто за столом этого не заметил.

      Она прекрасно понимала причину злости: «Вилли» – уменьшительная форма, подходившая для крестьянина, горожанина, да кого угодно, но только не того, в ком течет кровь императора, считавшего себя его сыном, пусть и незаконнорожденным. Подобное в других веках и других обществах обычно не спускалось. Унижение, втаптывание чести в грязь, не меньше.

      Она думала, что мужчина взорвется, вскочит, пошлет всех вокруг далеко и надолго, быстрым шагом покинет зал. Но нет, вместо этого он с деланым равнодушием произнес:

      – Конечно, ваша светлость.

      И замолчал. Не произнес больше ни единого слова. Будто и не к нему только что обращались. Впрочем, его соседке этого было достаточно. Она весело рассмеялась и снова обратилась к своему соседу – тому самому барону.

      Вика мысленно поставила себе галочку – попытаться разобраться в этом феномене. Ей было любопытно, что же все-таки происходило при дворе в замке, и почему никто не замечал вызывающего поведения бастарда.

      Уильям не знал матери. Она могла быть служанкой, обнищавшей дворянкой, не подумавшей о последствиях наивной дочерью графа или герцога, глупенькой горожанкой, дочкой купца, отданной отцом кому-то из аристократов «за долги». Да кем угодно. Это