Я зашла в будку после девушки. Внутри были бордовые шторы на кольцах. Не знаю, кого я опасалась – вряд ли кто из моего мира мог случайно застать меня в шанхайском метро за низкими караочными страстями, но за шторами было спокойнее. Я бросила монетку и нажала кнопку в китайском меню наугад.
На экране снова возник леопардовый человек. Наверное, я нажала «на бис». Как ни странно, пел он по-английски. Слова, правда, имели психоделический оттенок текстов в учебниках, которые ограничены уже известными ученику словами, а потому звучат странно, будто описывают другую реальность, где человеческие отношения так просты, что аж зловещи: «Привет. Я ем банан, а ты?» – «Я не ем банан. Ты ешь банан. Прощай.»
Человек в леопардовой пижаме пел так:
У меня есть карандаш!
У меня есть ананас!
У меня есть ананасный карандаш!
Он повторял это на разные лады под незатейливую электронную музыку, с притопом и приплясом, в ослепительно белом нигде. Я молча досмотрела, как он радуется своему ананасному карандашу. В сущности, чем это отличалось от гипнобудки? «У меня есть карандаш. У меня есть ананас. У меня есть ананасный карандаш!» – повторила я в повисшей тишине. Звучало вполне как ритуальное внушение, но смысл его оставался неясен.
Если б у меня внутри были ежевечерние новости, то начинались бы они так: «События дня: Глоссолалия, Розовый цвет и Компульсивное пение. Не переключайтесь!» Где я? В какой реальности? Скелет этого мира стоит на розовых подпорках и поет караоке про ананасный карандаш. Я испытывала сильные чувства, знать бы какие.
Голод выгнал меня из гостиницы глубоко за полночь. Я купила первого попавшегося кракена на палке у первого встречного уличного торговца. Шашлык оказался таким острым, что из глаз хлынули слезы. Но мне было все равно – мои защиты пали. Я с жадностью уничтожала осьминога за осьминогом, рыдая крокодильими слезами на какой-то парковке с видом на чуть поредевшую и изрядно повеселевшую ночную толпу, и думала о том, что это был самый длинный день в моей жизни: он начался с Блинчика в аэропорту и закончился кракеном в центре Шанхая.
Рано утром, при въезде в Китай, как и положено иностранке, я сдала отпечатки пальцев. Очередь на паспортный контроль была огромна, как драконий хвост, и регулировалась хмурыми людьми с властными лицами. Однако я давно поняла, что все эти процедуры в аэропорту – ерунда и притворство.
Есть куда более строгая граница, от пересечения которой зависит вся поездка. На изнанке каждого большого города работает другая, невидимая таможня, и она по прихоти либо впускает чужака, либо нет. Если этот изнаночный департамент не открывает доступа в город, то человек не увидит ничего, кроме невнятного фасада и набора мертвых декораций, даже если проживет там месяц. Ему будет адски не везти с погодой, воры сопрут его бумажник, весь город перекроют, и так далее…
Шанхай оказался не таков. Он не просто «впускает». Он проглатывает человека сразу, как дракон – с потрохами. Без прелюдий и радостей