– Вернулся, – сказал Донской совсем рядом. Он, оказывается, все это время бродил следом, как тень. – За смертью тебя посылать, Шестериков!
Шестериков, взобравшись на кручу, шел и оглядывался куда-то назад, на Днепр. Он не спешил ни отозваться, ни подойти. И генерал никак не мог понять, почему так долго идет к нему Шестериков. Вдруг он сел на землю, стащил сапог, стал перематывать портянку. Наверное, что-то попало туда, камешек или песку насыпалось, но почему-то, покончив с одним сапогом, он принялся за другой. В оба сразу, что ли, попало ему по камешку? И еще долго, прыгая на одной ноге, он свой сапог натягивал. Сердце у генерала билось все тревожнее, а Шестериков все шел и шел к нему и никак не мог приблизиться.
Наконец он подошел и, не подняв глаза на генерала, сплюнул в сторону.
– Что скажешь? – спросил генерал. – Высаживается батальон?
Шестериков кивнул молча.
– Где ж сестра? Она с ними должна быть.
– Должна, да не обязана, – сказал Шестериков и опять сплюнул. Он еще никогда не позволял себе таких вольностей. Затем посмотрел наконец в глаза генералу. – Потонула сестричка, Фотий Иванович. И главное дело, никто не видал как. Смотрят, а уже и нету ее в лодке. Наверно, в голову попало. А то бы закричала.
– Как же это? – спросил генерал. – Как допустили?
– Переправа, – объяснил Шестериков.
Он сказал вещь бессмысленную, но все объясняющую. Генерал смотрел на него и ждал, что он еще что-нибудь скажет. Может быть, скажет, что это еще недостоверно, что вот сейчас все выяснят и доложат – и окажется, что ошиблись, она в другой лодке была…
– Все точно, – сказал Шестериков. – Ну, хотя бы не мучилась…
– Да откуда ты знаешь?
Шестериков лишь вздохнул покорно.
Генерал, оставив его, пошел к обрыву. То самое чувство влекло его, которое тянет нас посмотреть на чью-нибудь недавнюю могилу. А ведь все так недавно и было, еще звучал для него не искаженный временем, печальный ночной шепот: «…вижу, как ты лежишь – сразу же за переправой, совсем без движения… далеко не уйдешь…» Но вот он стоял высоко над бездной, куда ее утянула тяжелая сумка, с которой она не могла расстаться, и он был невредим и мог идти дальше. Только одно сбылось: «…ты со мною уже не будешь».
Хриплые вскрики ворвались в его сознание: «Взяли!.. Еще разок… Взяли!» Внизу, как раз под ним, артиллеристы поднимали «сорокапятку». Пехота им помогала. Два десятка людей, отягченных своей амуницией и оружием, голыми руками упираясь в ступицы колес,