Гражданская часть города на берегу бухты Крашенниникова называется Вилючинск. На сопке с красивым именем Колдунья – горнолыжная трасса, под сопкой городская больница. Переломанные лыжники, как шутит Костя, влетают в операционную прямо с лыжами. Огибая бухту, останавливаемся напротив острова Хлебалкин, где есть небольшой маяк. Делаем фото.
База наших подлодок, любимое осиное гнездо, носит гордое имя Рыбачий. Военный городок сам по себе – это специфика, а база подлодок – это суперспецифика.
Мы живём на Семи ВетрАх, в районе наверху сопки, на улице имени Степана Петровича Крашенинникова, автора знаменитой книги «Описание земли Камчатки». Он и бухту-то ту описал, которая теперь носит его имя, и величал Тарьеиной губой. С соседний сопки Тарья виден весь наш городок.
Выше наших домов только три дома на Восьми ВетрАх, лицом на Петропавловск-Камчатский и вулканную панораму. Если на этом пятачке сильно раскинуть руки, они почувствуют подъемную силу.
С сопки вниз бегут лесенки с перилами, не всплошную, а разрозненными островками. Полдень. Валит хлопьями снег. Сверху, разметая его полами шинели, быстро бежит человек.
Мы: «Серёга! Привет!»
Серёга: «Простите-простите, я очень спешу!»
Минут через сорок мы видим в окно, как довольный, румяный и очень пьяный Серёга, перебирая руками по перилам, медленно-медленно поднимается наверх.
Успел.
КАМЧАТКА. ХВОСТИКИ.
1999 год, декабрь. Я – камчатский новичок. Святая простота! Когда улетала, весь мой петербургский бомонд – друзья, сослуживцы, знакомые – провожали как декабристку, с криками и плачем: «Мы тебе и тут икры купим». Прямо «Звезда пленительного счастья» какая-то. Забавно, что все мужчины были за отъезд, а дамы – категорически против.
Правда, от истины недалеко, только-только перестали после 1998 готовить еду на кострах, за отсутствием электричества, а газа на Камчатке нет.
Для меня сюрприз.
– Пойди-ка в ванную, – говорит муж, – там тебе ребята пару хвОстиков передали. Сготовь чего-нибудь пожрать.
В длину всей ванной лежат рядком два здоровенных зимних кижуча. Поднять я их не могу, они тяжелые и скользкие. Пырнуть ножом тоже не удаётся, недаром коряки из лососёвой кожи что хочешь шьют.
Всё перепробовала, вся перепачкалась, прямо боИ с лосОсями в грязи, плюнула, кинула уже некондиционную одежду к хвостикам и пошла варить сосиски, кроме которых, по словам мужа, ленинградцы ничего не умеют делать.
ПотОм, си-и-льно потОм, я научусь всему: разделывать рыбу, «грохотАть» икру, делать тузлУки и «пятиминутку». А сегодня я варю блокадные сосиски и жду мужа.
КАМЧАТКА. СЕЙСМИКА.
Позади «рубикон» порога первого камчатского жилища. Декларирована и первая заповедь: «Будет трясти – на улицу не выбегать! Не позориться!» Лестничные пролёты – они падают в первую очередь. Вставать в дверные проёмы капитальных стен, чтоб по башке ничем не съездило, и ждать, сопеть в две дырки.
Страшен толчок, он мгновенен, его не подловишь. Как экстренное торможение с откатом на исходную. РАЗ-ДВА. Устоять на ногах невозможно. Ну, это уже баллов пять. На обычные два-три внимания не обращают. Даже радуются. Шестнадцатиэтажка в центре Петропавловска качается макушкой, с амплитудой метра в полтора, как вынос при повороте у венгерского Икаруса с кишкой-гармошкой. Напряжение снимается. Хорошо. Значит крупных толчков не будет.
Хотя иногда, при сильной тряске, некоторые всё же манкируют своими обязанностями. Петропавловск-Камчатский. Стоим в очереди в Сбербанке. Несколько окошек, к каждому человек по десять. Начинает потряхивать. Сначала слабо, потом посильнее. Кассиры исчезают из окон. Очередь не расходится, выкрикивая голосами активистов: «Верните кассиров, а то мы их сами закопаем!»
В народе живы воспоминания о страшных землетрясениях и цунами. Опираясь на это, МЧС любит нагнетать обстановку в ожидании катастрофических семи-восьми баллов. Авачинский свой пар спускает регулярно, в несколько столбов, а вот Корякская сопка стоит не шелохнётся, укутав макушку сферическим облаком. Считается, что она будет извергаться мощно и стремительно, выбив пробку из кратера.