– А ещё у русалочки не было голоса. Она же свой язык отдала морской ведьме, обменяла на возможность ходить. Мой язык при мне. – Словно доказывая, она высовывает его, и посередине мелькает маленькая звёздочка.
Серёжка.
А я-то думал, что ещё быстрее завестись от мелочей невозможно.
Смешно.
Двадцать минут спустя я знакомлюсь и с языком, и с этой серёжкой: просто разворачиваю её к себе и целую. Она отвечает сразу, без раздумий и без кокетства, как будто только этого и ждала, хотя по ней так не скажешь. Находит ладонями мою спину, накрывает лопатки, впивается пальцами, подаётся вперёд всем телом – прижимается, прижимается, прижимается, но вдруг застывает. Руки не отдёргивает, но на несколько секунд убирает и только потом возвращает на место, уже осторожнее.
Я никакой осторожности не знаю и знать не хочу: стягиваю платье с плеч, провожу пальцем поверх чёрного кружева, сдвигаю чуть в сторону, не могу удержаться от нового комплимента.
Она на него не отвечает.
Она запрокидывает голову к небу и смотрит. Это даже не обидно, можно понять: первый раз на море и всё такое, а звёзды здесь крупные, южные.
– Знаешь, как говорят? – Я целую её в плечо буквально за секунду до того, как оно снова скрывается под платьем. – Мы все – звёздная пыль.
– Или пена морская, – она, наконец, чуть улыбается.
Море шумит у нас под ногами.
* * *
Самое паршивое во всей этой истории – то, что я, кажется, начинаю её забывать.
Не потому что хочу, а потому что… Не знаю. Так подсознание прячет за семью замками то, что нас когда-то травмировало: не найти, не достучаться, если не пойдёшь к психотерапевту – будешь всю жизнь думать, будто бы ничего не случалось, просто ты по жизни чуть странная. Ты меня перетравмировал, конечно, просто пиздец, но я совершенно точно не хочу ничего забывать.
Лицо у тебя было такое… Его помню отлично, и это отлично, что я его помню, потому что у меня от него мурашки – тогда и сейчас. В полутемноте всего, конечно, не разглядеть, но глаза у тебя как будто светились, и такие это были шальные глаза… Абсолютно безумные. Сосредоточенные и одновременно свободные: ты сдерживаться пытался, но куда там вообще было сдерживаться, и у меня было сразу две причины на то, чтобы цепляться за край дивана. Во-первых, так реально удобнее подаваться навстречу, а во-вторых… А во-вторых, если бы я не держалась за диван, я бы держалась за тебя, и хорошо бы оно не закончилось, потому что подаваться навстречу – это одно, а притягивать человека к себе и пытаться в него врасти – совершенно другое.
Я вообще, если честно, сейчас не очень понимаю, каким таким чёртовым образом могла прикасаться к тебе – и заканчивать эти прикосновения, отпускать, убирать руки… Суперсила моя, не иначе.
Нахуй такую суперсилу, вот честно.
Лучше бы память не подводила.
Ещё я помню твои родинки на плече, ну эти чёртовы созвездия не забудешь, даже если захочешь: звёздам вообще