– Разумеется, больно, Олеся Владимировна. В том и заключена истинная сила человека – самостоятельно подняться после падения. Что действительно бессовестно, так это не верить в него и предлагать свою помощь, когда он точно может сам встать с колен.
Наружность он сейчас имел истинно демоническую. И, казалось, мыслями был совсем не со мной. Может, даже не в этом мире или времени.
Я не знала, что ответить на его сентенцию о «гордом поднятии с колен». Может, в философском смысле Дрейк и был прав (но тогда он явно ошибся факультетом). Но в сухом остатке – по-мужски и с оглядкой на общечеловеческий этикет – считался полным му-у-у…хомором, вот.
Вместо того, чтобы забрасывать меня содержимым теста – терминами из узкоспециальных бизнес-тем, – вашингтонский засранец продолжал изучать мои криминально-бытовые способности. Среди важных дополнительных вопросов были:
«Вы жаворонок или сова, Олеся Владимировна?»
«Вы храпите во сне? В какой позе спите?
«Хорошо ли ориентируетесь в незнакомой местности и бегло ли набираете текст на клавиатуре?»
Ответила я только на последний – к этому моменту сумела взять себя в руки и перестать скрипеть зубной эмалью.
– Я печатаю быстро и почти без ошибок, но двумя пальцами, – машинально пробормотала, размазывая пальцем зелень по колену. Легкая саднящая боль отвлекала от желания придушить заморского хама. – Ориентируюсь плохо. Отец шутит, что у меня «топографический идиотизм». Но не понимаю, какое это отношение имеет к работе переводчика-международника?
– К чему? Ах, да… – спохватился Дрейк и помял указательным и большим пальцем щетину на подбородке. – Будет неловко, если вы заблудитесь по дороге в конференц-зал, Олеся Владимировна.
– Сюда я как-то дошла, – возмущенно бросила в холеное лицо, на котором даже лишняя растительность казалась уместной.
– Не без приключений, смею заметить.
Одним словом, к возвращению Рогозина этот черт меня достал. И едва запекшуюся рану на коленке я все-таки успела расковырять от волнения.
Алексей Николаевич нахмурился, увидев меня на стульчике для экзекуции, и я виновато улыбнулась. Мол, делаю, что могу. Стараюсь очаровать иноземного наглеца. Даже ресницами хлопнула: честно-честно.
Мне льстило расположение Рогозина, и не хотелось его подставлять перед иностранным коллегой. Про нашего профессора ходили легенды: многие из его «особых» учеников становились настоящими звездами и получали бешеные зарплаты даже по столичным меркам. Я не была уверена, что смогу достигнуть таких же невероятных успехов, но считать себя чьим-то любимчиком было приятно. Да и просто по-человечески – Рогозин был классным мужиком. Каждой порой на коже он излучал надежность, уверенность, силу. Раньше мне казалось, что они с отцом во многом похожи. Но… теперь сходств обнаруживалось все меньше.
И