Утром, перед началом съемок, Юрий Давидович собрал группу, объявил, что теперь Капитана сыграет Верховский, и попросил Мону пройти с ним сцену знакомства. Имя Верховского Моне почти ничего не говорило, актер был театральный, хотя и пел под гитару, и в компаниях часто крутили его записи. Верховский прилетел еще вечером, но никак не мог добраться до Гурзуфа – его буквально окружали поклонники, чуть ли не на руках несли. С его приездом на студии все перевернулось, началась какая-то суета, приходили новые, незнакомые люди, не имеющие никакого отношения к кино – от председателей местных совхозов до директоров домов отдыха, были и какие-то партийные чины, и военные, и много женщин, нарядных, хорошеньких, щебечущих, и почему-то с цветами. Верховский оказался почти одного роста с Моной – что разочаровало её страшно.
– Мона, не переживай, снимем в лучшем виде, – шептал ей оператор, – а в финале он вообще на катере приплывет.
– А катер зачем? – глупо спросила Мона, – в сценарии же парусник, так красиво – я видела в Ялте такие.
– Парусник – это анахронизм, хотели на «Ракете», но очень шумно и волна большая. А катер хорошо. Тарахтит себе, и Верховский – в белом кителе. А ты будешь тоже в белом.
– С ума сойти, – сказала Мона, просто Снеговик и Снегурочка…
Верховский обласкал Мону опытным взглядом, картинно сдернул с плеча гитару, встал на одно колено, и запел, хрипло и страстно, как будто рвал связки – «милая! а ты услышь меня!» Мона всегда легко подхватывала игру, прошлась лебедушкой, сорвала резинку с хвостика, распустила волосы, тряхнула плечами, завела что-то «цыганское», и все, стоящие рядом, стали хлопать, создавая ритм, и вдруг явно послышался звон монист, звяканье браслетов, перестук каблучков, и Верховский все пел, уже что-то свое, а Мона Ли кружилась, и кто-то крикнул, – Мона! А у тебя же день рожденья сегодня! И веселье перешло в банкет, и весь вечер Верховский, не спуская с Моны глаз, пел, пел и пел. Целуя ее запястье, глядел в глаза, и у Моны все плыло перед глазами, и она видела только гриф гитары и пальцы, разговаривающие со струнами.
– Я влюбилась, – сказала себе Мона. – Ужас какой.
Глава 7
Мона сидела в своем номере и дрожала. Теперь она четко знала, что хочет одного – чтобы Верховский приплыл на чем угодно, хоть на лодке, хоть на матрасе, сюда, на берег, куда выходили окна гостиницы, и тогда она пойдет по морю, навстречу ему. А он на руки её поднимет, и они уплывут. Куда уплывут – неважно. Подальше отсюда. Архаров никакого сравнения с Верховским не выдержал. Мона Ли еще не могла понять настоящих причин, по которым женщина выбирает одного, или другого – но чутко ощущала, что в Верховском – сила, отчаянное бесстрашие и какая-то страшная рана – там, внутри.
Верховский все еще оставался в ресторане, но шальная мысль пульсировала, и он уже решил, что делать, и как.
– Послушай, –