Фрол, точно враз сварился, молчал.
– А отсюда что следует? – безжалостно продолжал Устин, расстегнув полушубок. И черные крылья опять начали подрагивать, готовые вот-вот развернуться со свистом. Фролу казалось, что Морозов в самом деле превратится сейчас в страшную птицу, взмоет кверху и оттуда ринется на него. – А следует вот что, любезный… Вижу я – задумчивый шибко стал. Гляди, дорогой, жить-то недолго нам с тобой осталось. Давай уж в дружбе и доживать.
– Ага, – кивнул головой Фрол. – Слышал уже: чтоб хозяин с ножом в сарай не зашел. Догадается, мол, тогда телушка, да поздно будет… Предупреждали уже.
Устин поглядел на склоненную Фролову голову.
– Кто предупреждал?
Фрол не ответил.
Морозов пошел к дверям.
– Ну, будь здоров.
– Зачем хоть приходил-то? – не шевелясь, устало вымолвил Фрол.
– Да вот… Сказали мне, что Степанида к Клашке ворвалась. Думаю – как бы теперь Фрол не отступился…
– Я ни к чему и не подступался. И ничего мне не надо – ни Клашку, ни Степаниду.
– Вот-вот… Видишь, я и об этом догадывался. А я вот что хочу. – И Устин Морозов впервые в жизни ясно и отчетливо сказал Фролу, чего он хочет: – Со Степанидой – как знаешь, но с Клашкой чтоб продолжал… Не сробел чтоб. – Улыбнувшись, добавил отчетливо: – Божий дар не принять – грех, как моя старуха говорит.
– Да зачем, зачем это тебе, сволочь ты египетская?! – крикнул во весь голос Фрол.
Но Устина в комнате уже не было.
Фрол стоял не шевелясь, словно пытался что-то вспомнить. И вспомнил: не в первый, не в первый раз сказал Устин Морозов, чего он хочет. Давно, очень давно не говорил так прямо Устин, но не в первый…
Глава 7
Зло и угрожающе скрипел мерзлый снежный наст. Фролу Курганову казалось, что еще шаг, ну два – и тот, кто беспрерывно огрызается под его лыжами, остервенеет окончательно, вцепится в ногу, прохватит мясо до костей.
Фрол зашагал быстрее, будто в самом деле хотел убежать от опасности. Тяжелая двустволка больно заколотила по спине сквозь полушубок, а болтавшаяся на поясе, еще не успевшая окаменеть на морозе лиса-огневка стала путаться в ногах. К тому же шагов через пятьсот горячей пробкой все плотнее и плотнее стало закладывать горло. Но Фрол из какого-то самому себе непонятного упрямства не сбавлял хода. Он жадно ловил бесчувственными, не повинующимися на морозе губами стылый воздух, с хрипом и хлюпаньем втягивал в себя. Воздух тот был словно со стеклянным песочком, и растертая им глотка горела, саднила все сильнее и сильнее.
Остановился Фрол на самой вершине увала, по склону которого почти до самого низа угрюмо стоял закуржавевший редковатый кедрач. У подножия увала начиналась деревня.
Остановился, но и теперь еще не хватало воздуха. Широкая, когда-то могучая грудь работала сейчас вхолостую.
Да, не тот уже стал Фрол Курганов. И силы не те. А ведь когда-то ему ничего не стоило отмахать по тайге, по буреломам и сумрачным, жутким крепям полсотни верст за день,