Развал и хаос достигли такого масштаба, что люди перестали интересоваться собаками знаменитостей. Никто не знал, насколько они миниатюрны, какие у них наряды и помогла ли капельница собачке, чуть не задохнувшейся в душной горячей сумке. Недавняя эра, когда все разглядывали фотографии знаменитостей, одетых в велюровые спортивные костюмы и убирающих какашки за своими питомцами с помощью сложенной совочком ежедневной газеты, теперь представляется периодом небывалой роскоши, легкомыслия, почти граничащего с просвещенностью, – теперь, когда все уже сказано и все уже сделано, она представляется лакомой.
Полицейский склоняется к окну у водительского сиденья, полицейский срезает угол, проезжая прямо по зеленому газону; локоть полицейского, сжимающий чью-то шею, угол сгиба повернут к объективу камеры. Небо дергается, опрокидывается набок, и вот мы все вместе уже лежим на мостовой. Красные шеи полицейских, щетина на головах полицейских, как россыпь песчинок, темные очки. Натужное, назойливое дыхание полицейских – они-то уж точно не перестанут дышать. Гладкий пластик дубинок, прозрачные щиты, непреклонный ход бронемашин, мышечные подергивания у нее на лице, где она когда-то улыбалась полицейским…
Каждый день появлялось новое имя, и убитый всегда был мужчиной. За исключением тех случаев, когда это был двенадцатилетний парнишка, или чья-то бабушка, или малыш в детском манеже, или женщина из Австралии, или… Кадры с мгновением убийства расходились в портале, как рябь по воде, их пересматривали по сто раз, словно от многочисленных повторов что-то могло измениться. Иногда, глядя на лица, она проводила кончиком пальца по линиям их носов, губ и глаз, словно пытаясь запомнить кого-то, кого уже нет и не будет и о ком она знала лишь потому, что они окончательно и бесповоротно исчезли.
Миллион шуток о том, как бы вернее сбежать в параллельную реальность – собственно, мы уже существуем почти что в параллельной реальности, и нарастает ощущение, что происходящее вокруг происходит не с нами, а с кем-то другим, где-то еще. Это были скорее мечты, а не шутки, потому что эта реальность казалась необратимой и неизбежной. Когда она попыталась к ней прикоснуться, реальность вздрогнула и покачнулась, и на кончиках пальцев осталась какая-то вязкая влага, похожая на аптечную интимную смазку – смазку, которая не подходит для того секса, которым ей хотелось заняться. Потому что теперь этот секс считался противозаконным.
Она начала набирать: «Гигантская пробка из жира, влажных салфеток и презервативов терроризирует лондонскую канализацию», – и ее руки вдруг как будто смазались, утратив четкие очертания, и ей пришлось прислониться затылком к прохладной стене. Что вертелось в головах у людей предыдущих поколений вместо подобных фраз? Наверное, фольклорные песни о посадках репы.
«В