Я сам стал сексом, вынеся столько, что другим и не снилось.
Однажды это кончилось.
Мне встретились женщины классом выше.
Такие, как весеннее обманчивое небо.
Одна. Затем вторая.
Душу мне перетряхнули. Разбили.
Заставили самому выметать осколки.
Я собрался заново. Стал еще крепче. Еще злее. Еще сильнее. Еще выносливее.
Сантос мне верить сказал. И я как одержимый верю.
Армела.
Она идиотка какая-то.
Какого хрена она приперлась в храм?
И какого хрена меня потянуло к воротам как раз тогда, когда она туда явилась?
Ощущение, что меня сам Сантос туда вытащил и шваркнул мордой об землю.
Вот тебе девка. Играйся.
Сантос, я уже не мальчик, чтобы вестись на какую-то странную девку.
Слушай, ты, как всегда, смеешься?! На девку-лодочницу?!
Лодочники абсолютно бесполезная херня, поскольку страна не имеет торговых связей с другой ближайшей страной.
Такая политика, тут свои нюансы.
Между странами магическая война.
Так что эти лодочники мало того, что никакие маги, так они просто обычные бездельники.
Они сидят на пляже или где они там сидят и проектируют прогулочные катерки, чтобы какие-то другие бездельники, которым не хочется плавать рыбкой, сели в лодку и чуток покатались у берега.
Эльфы вообще не слишком утруждаются работой, особенно простые.
Чем статус эльфа выше, тем обязательств у него больше.
Конечно, проблемы все себе вешают сами и добровольно.
Тут вообще свобода воли во главе каждого угла.
Я долго к этому привыкал, но в конце концов привык.
Потому и не нагнул Армелу прямо там, в подворотне.
А хотелось.
Ооочень хотелось.
Просто до безумия хотелось поддать ей по упругой заднице и отжарить так, чтобы она ходить не смогла. Только ползать.
Ничего изощренно-искушенного.
Просто смять ее, подмять под себя и до боли втискиваться в ее рот.
Губами. Языком. Членом.
Болезненно, как одержимый. Как живой.
«Эй, жрец» было мне кипятком по нервам. Под кожу. Иглой в мозг.
Так не смели говорить даже те, кто приходили меня убивать.
Армела такая дерзкая или просто поехавшая?
Ну, растерялась, испугалась меня?
Да ни хрена подобного.
Она меня не любит. Может, даже ненавидит.
Как я от этого отвык. Меня никто уже из женщин не ненавидит лет… не считал, сколько.
А у этой пухлые губы. И она пахнет земляникой.
Орет, беснуется, прямо в лицо мне говорит такое, что хочется зажать ей рот ладонью.
Пусть кусается, как дикое неразумное животное.
Горячее. Непокорное.
Иначе я ее укушу. Так укушу, что на ней места живого не останется от укусов и поцелуев.
Она, как родник. И вода в нем чистейшая ключевая.
Эта ее ненависть – она же тоже боль. Только ее боль.
Ее сумасшедшие искренность и доверие.
Потому