За ужином наши штабные верхи много говорили возмутительного об истории нашего крепостного как строительства, так и разрушительства. С грустью предвижу скорое падение к ногам Вильгельма Варшавы…
8 декабря. 0°R[452]. Серая ветреная погода. Рано утром на автомобиле с Пономаренко выехал проводить инспекторский смотр госпиталей – в Ковален, Гольдап, Шиткемен, Филипово. Сначала отправился через Ковален в Шиткемен осматривать немецкий лазарет, внушивший нашему начальству подозрение относительно своей благонадежности. Из Гольдапа на Шиткемен дорога, между прочим, пролегала по королевскому охотничьему лесу с обильно водящимися в нем оленями, кабанами, сернами и т. п. живностью.
Помещение и обстановка лазарета произвели на меня превосходное впечатление: видна на всем рука культурности; понравились мне висящие чуть ли не на каждой стене разные изречения из Евангелия и всяких мудрецов, картины из библейской истории[453]. Приятно было встретить мать старшего врача Мейера, отлично говорящую по-русски и долгое время жившую в Петербурге.
Лазарет – на 50 кроватей, но в нем можно поместить по военному времени в 2–3 раза больше. Оказалось, что здесь содержатся две койки на средства, пожертвован[ные] нашим государем в бытность его здесь в гостях у Вильгельма.
Насмешил меня своей трусостью мой адъютант, боявшийся сначала войти в лазарет (как бы из засады немцы не убили!!), а затем – что-н[и] б[удь] выпить здесь или съесть (как бы не отравили!!). Мое поведение его поприободрило, и мы с удовольствием здесь выпили кофе со сливками и всякими печеньями, а под конец угощены были сигарами. Отлично вымуштрованная немецкая прислуга, аккуратн[ые] и чистоплотные сестры милосердия… Удивило меня неприятно лишь лежание венерика между двумя б[ольны] ми внутренними болезнями; на это мною было обращено мое начальническое око, и повелено было этот симбиоз устранить.
Разговорившись, я размяк душой и искренне вопрошал коллег: зачем и для чего было нам, русским, ссориться с немцами, с к[ото] рыми жить бы да жить в дружбе и братстве; последовал как-то нудно ответ «да…», и к этому «да» с точками над «i» прибавилось было, что-де на войне умирают самые лучшие люди; я понял это в смысле, что «dulce et decorum [est] pro patria mori…»[454] Жалко мне было уезжать из этого уютного уголка, где до последней мелочи так было благоустроено.
На обратном пути к Гольдапу заехал через Дубенинкен[455] в Пляуцкемен[456] (госпиталь 53-й дивизии) и Яркишкен[457] (госпиталь 29-й дивизии). Заночевал в Гольдапе – в госпитале 28-й дивизии, предварительно сделавши проверку отчетности и состояния денежных сумм в 501-м госпитале; признаюсь, до сего времени вся эта бухгалтерия для меня в значительной степени – китайская азбука.
Настоящая война открыла дорогу многим из опороченных по суду сановник[ов] вроде