Прилагаю при сем копию приказа по армии («в[есьма] секретно») и вырезку из газеты с ответом Главн[ого] комитета Общеземского союза относительно предложенных ему из Петроград наград – ответом, полным высокого благородства и достоинства[759].
Вечером удержал меня у себя наш полковник – «начальник санитарн[ого] отдела», устроивший угощение «рислингом», скоро сей сын Марса (Ваала?) охмелел, развязался у него язык, отверзлись едала и так-то завоняло-завоняло…
27 апреля. Захолодало. Утром пошел снег и поднялся страшный ураган. После полудня стихло и прояснилось.
На Карпатах нас сбили, немцы дошли чуть не до Риги[760], а в газетах наших неизменное «мы продолжаем теснить противника», «мы успешно продолжаем продвигаться», там-то и там-то «произошло успешное для наших войск столкновение с неприятелем. О противнике же нашем – тоже неизменное, что он почти совсем уже издыхает и не в силах бороться с нами. Уж не секретом для публики появилось известие о взятии немцами Либавы.
В общем разговоре за обедом Радкевич, только что получивший утверждение в своем командовании армией (с чем сегодня мы его поздравляли), выразился, что Либаву-де мы и отнимать не будем – она сама отнимется (sic!). Не беда, значит, что занят неприятелем такой богатый город Либава («ведь это лишь демонстрация», «ведь это разбойный набег, чтобы специально пограбить продовольствия и фуража», «занятие Либавы немцами не имеет никакого стратегического значения»!! – «У вас болит зуб? Но ведь это же пустяки, ведь это боль отраженная!»).
Германцами потоплена «Лузитания»[761], типа и размеров «Титаника», одни из пароходов английского коммерческ[ого] флота. Италия, Румыния и проч. нейтральн[ые] державы не осбоенно-то торопятся встать на сторону нашу. Барометры!
Забрал по обыкновению на вокзале четыре газеты: «Нов[ое] вр[емя]», «Речь», «Рус[ское] слово» и «Рус[ские] ведом[ост] и». Интуитивно чувствую, что дальше осени не проработает адская фабрика человекоубийства.
Вечером пошел к городовому врачу послушать граммофон. Минутами забывался, но беспокойные думы о Ляле назойливо вплетаются и перевиваются со всеми моими мыслями.
Ложусь спать примиренным, с сознанием, что, может быть, и не суждено будет проснуться, если налетит волею Божиею на наш район цеппелин. Ночь звездная, прекрасная.
28 апреля. Погода великолепная. Природа в апогее оживления. Тем тоскливей на душе, что так постыло сложилась моя жизнь. Что я был, и что стал?! Мне кажется, что если бы и случилось что-либо радостное, то у меня не оказалось бы способности воспринять его; живу как приговоренный к смерти.
29 апреля. Райский солнечный день с неизменным своим спутником – тевтонским аэропланом, сеявшим утром бомбы.
Несмотря на очевидные наши неудачи по всему фронту, в газетах продолжаются все те же ухарские