Кирасировские рассказывают, что уже нашли куницам полезное применение: ловят их, то есть тех, у которых уже завелись детки, доят – и сбивают из куньего молока масло наподобие коровьего, только меньше объемом. Сам я не пробовал, но мужики говорят, что масло вкусное: остренькое. Надо будет мне тоже спросить. Попробую, может, уток на нём жарить. А так, в общем, дело плохо: плодятся куницы из-за своей страстной неразборчивости буквально как грибы – кирасировские жалуются, что в лесах уже типа завелись куничники, это места такие, как гетто, туда чужим лучше не соваться. И везде сплошь куницы – развалившись, говорят кирасиры, в грязных лужах на дороге. Блох, значит, пытаются топить. А блохи не очень-то желают топиться… в общем, тихий ужас… пора властям уже что-то сделать: ученых, что ли, позвать.
В кабинете у Камы всё было по-прежнему – всё, кроме выражения ее лица.
– Садитесь, Степаныч, – проговорила она с каким-то особым нажимом.
Я уселся в кресло и обратился в слух.
– В целом… – Кама поводила ладошкой в воздухе, как бы отображая сомнение. – …В целом вы, конечно, молодец, Степаныч. Почерк хороший…
Я слегка откинулся в кресле.
– А о шахте подумайте, – тут же продолжила она. – Вам это позволит по-новому взглянуть на вещи. И кстати… давно уже хотела вас спросить: что это за странное сокращение у вас в донесениях? Что это за «д. Кама»?
– Э-ээ… – забеспокоился я. – «Д.» – это девочка. Неправильно?
– Неправильно, Степаныч. Конечно неправильно. Уж если вы желаете обращаться по протоколу, официально, то сокращайте «в.п.»
– Вэ-пэ?
– «Ваше Полноводие», Степаныч! Уж могли бы как-то и сами догадаться, всё же не бином Ньютона. Или вас тогда по ошибке в центр отправили, в вашем, как это говорится, детстве?
Я скорбно заморгал глазами, изображая смирение.
– А вообще я вами не очень довольна, Степаныч. Мы, естественно, проверяем ваши донесения. И у меня ощущение, что вы как-то уж очень сгущаете краски, попросту говоря врёте не по чину. Что