И ещё подумал: а я? Какая такая книга осветила моё сознание и перевернула мою жизнь навсегда? Вроде не было одной такой книги. Яркие пятна – да. Но это практически то, что мне читали взрослые или сам я прочитал в детстве, – от русских народных сказок, «Приключений Чиполлино» (детский сад в Климовом переулке, читала воспитательница, Раиса Семёновна, добрая еврейская женщина), сказочной фантазии Сергея Сахарнова «Гак и Буртик в стране бездельников», Ефима Чеповецкого («Непоседа, Мякиш и Нетак»), Евгения Пермяка («Сказка о Терра-Ферра»), «Незнайки» Николая Носова, «Волшебника Изумрудного города» Александра Волкова до Жюля Верна и «Трёх мушкетёров» (первый – третий класс школы на углу Садовой и Лермонтовского, город был тогда Ленинград). Ещё – фантастика, литература мечты. Я читал её до 7-го класса. Что потом? Когда человеку уже шестнадцать, мысли его не о литературе. И не книга действует на выбор его пути.
Короче, не было у меня ни книг, ни книги, которые вывернули бы меня наизнанку, дали бы мне Дантову виту нову, сделали другим человеком. Были книги, много книг, книги разные, но чтобы какая-нибудь одна…
И вдруг я вспомнил: есть такая книга! А как же! Есть! Есть!
«Чистый Дор» Юрия Коваля.
В конце 1980-х годов (Коваля я ещё не знал) я познакомился с одной очень скромной девушкой, она тогда кончала филфак, была ученицей профессора Никиты Александровича Мещерского (его «„История Иудейской войны“ Иосифа Флавия в древнерусском переводе» была в моей домашней библиотеке). Однажды я оказался у неё дома, это было в новостройках, Ульянке кажется, мой визит связан был с книгами, ничего личного, и она в разговоре спросила меня о Юрии Ковале. Знаю ли я такого писателя? Я не знал. Она тогда удивилась очень и дала мне прочитать «Чистый Дор». Думаю, девушка хотела, чтобы я влюбился в неё, но она сделала неправильный ход. Ей я предпочёл Коваля, и думаю, что выбор был верный.
Действительно, ну как не влюбиться в старушку Пантелеевну с её потерянным и найденным в кустах топором; в дядю Зуя, обитателя старой баньки на излучине реки Ялмы; в дяди-Зуеву Нюрку; в пеньки на поле за деревней, которые дёргали-дёргали, и получился дор; в стожок и в трусоватого медведя в этом зимнем стожке; в лесовика с бородою синей, а по ней пятнышки, того самого, что в магазин ходит сахар покупать; даже в топор, блеснувший глубинной рыбой, про который упомянуто где-то выше, – как в него не влюбиться тоже?
А вообще-то, это лукавство – отсчитывать себя от одной-двух-трёх книг, которые тебе якобы изменили жизнь. Если кто-то считает, что именно такая-то книга сделала его человеком, то он плоское фанерное существо, не замечающее в своей плоскости и фанерности всех красок большого мира – от ярких до почти неживых.
Человек, и особенно человек-писатель, складывается из многих сутей – не только из прочитанных книг. Главное – это опыт, опыт жизни, и это важно. Никакие на свете книги, прочитанные, непрочитанные, любые, не заменят погружения в жизнь. Можно опуститься на дно, можно опуститься и ниже (опыт в этом у человека есть), но то, что после этого выносится на поверхность,