– Я не знала, куда ты ушел, и забеспокоилась. А потом заметила здесь свет. Что ты делаешь? – сердито спросила она.
– Что ты предлагала. Становлюсь спеком, чтобы народ меня принял, – ответил он.
– Это делают только с младенцами, – заметила она, – во время их первого перехода.
– Я не ребенок, но это мой первый переход. Так что я решил, что это будет со мной сделано, даже если заниматься этим придется мне самому.
Его слова заставили ее замолчать. Некоторое время она наблюдала за тем, как он прокалывает мою кожу осколком, а потом смазывает ранки черной слизью. Оликея обернула ноги грубыми обмотками из тряпки, найденной Ликари. Гаснущий факел добавлял свое желтое мерцание к сиянию вокруг нас и отражался в кристаллах на стенах.
– Хочешь, я помогу тебе со спиной? – тихо спросила Оликея, когда он почти совсем догорел.
– Да.
– А ты… какой рисунок ты хочешь? Как у кошки? Или у оленя? Или рябь, как у рыбы?
– На твой выбор, – ответил он и наклонился вперед, подставляя ей спину.
Оликея взяла у него из рук осколок и занялась его спиной. Работа спорилась, как будто ей уже приходилось делать такое раньше. Она быстро нанесла ряд уколов, а потом замазала ранки пригоршней густой, мягкой грязи. Когда этим занимался кто-то другой, боль казалась сильнее.
Я услышал за спиной какой-то шум и понял, что к нам подошел Ликари.
– Рыба готова. Я снял ее с огня, – сообщил он, и голос его был переполнен неуверенностью.
– Мы скоро. Можешь пока съесть свою долю, – отозвалась Оликея.
Но мальчик не ушел, а осторожно присел на каменистый пол и принялся наблюдать за нами.
Закончив со спиной мальчика-солдата, Оликея попросила его встать и занялась ягодицами и ногами сзади. Затем она обошла его кругом, критически оглядывая:
– Ты еще не сделал лицо.
– Оставь как есть, – тихо велел он.
– Но…
– Оставь. Я принадлежу к народу, но не хочу, чтобы они когда-нибудь забыли, что я пришел к ним извне. Оставь мое лицо таким, какое есть.
Оликея надула щеки, не скрывая неодобрения, затем вернула ему кристалл.
– Еда остывает, а костер вот-вот погаснет, – заметила она, повернулась и ушла.
Он остался стоять у заполненного черной слизью пруда, медленно поворачивая в руках кристалл. И вдруг вспомнил кое-что из моего прошлого. Когда я был ребенком и сержант Дюрил учил меня быть солдатом, он всегда носил с собой пращу и мелкие камешки. Всякий раз, когда он заставал меня врасплох, он метал их мне в спину, ребра или даже в голову.
– И ты мертв, – всегда говорил он мне после этого, – потому что отвлекся.
Вскоре я начал подбирать камешки, которыми он меня «убил», и до отъезда из дома у меня набралась целая коробка.
Он