Клубы порохового дыма, изнутри подсвеченные зарницами разрывов, на мгновение заволокли поле битвы, и все стоящие на холме вздрогнули. В этот миг все думали только о судьбе одинокого батальона, решившегося на такой отчаянный и беспримерный порыв, и о бесцельности этого самопожертвования. Но вот ветер пробил брешь в густом дыму, и из густо раззолоченных генеральских грудей, вкупе с откормленными животами покрытых шитьем, галунами, орденами и всякими там бранденбурами, вырвался дружный вздох облегчения. Батальон не дрогнув продолжал наступление и совсем скоро должен был приблизиться к противнику на расстояние штыкового броска.
– П-прекрасное са-са-самоубийство, – взволнованно пробормотал генерал Клапан-Брюк, притворяясь, что смаргивает слезу.
Штабные закивали важно и печально. Чужой героизм всегда чертовски трогает.
Эти слова вывели императора из оцепенения.
– Самоубийство? – переспросил он, не сводя глаз с поля битвы, и саркастически хмыкнул, – да-да, точно такой сухой и резкий смешок раздался 18 брюмера в Сен-Клу, когда Бонапартовы гренадеры, поторапливая отцов отечества штыками, заставили их выпрыгивать из окон. – Ошибаетесь, Клапан-Брюк. Они спасают честь Франции! – Он повел глазами вокруг себя, словно очнулся ото сна, и вскинул руку: – Тютелькю!
Полковник Тютелькю шагнул вперед и снял шляпу. Этот чистенький и выхоленный потомок знатного рода, по праву гордившийся своими роскошными усами, тщательно подвитыми на кончиках, отвечал в штабе за получение донесений и передачу распоряжений.
– Слушаю, ваше величество.
– Узнайте, кто эти храбрецы.
– Сию минуту, ваше величество.
Тютелькю вскочил в седло и галопом поскакал по склону, а тем временем императорская главная квартира в полном составе грызла аксельбанты от нетерпения. Вскоре он вернулся, страшно запыхавшись – пуля сорвала с его украшенной султаном шляпы половину трехцветной кокарды, – и спрыгнул наземь, так резко осадив коня, что, взметнув тучу пыли, тот взвился на дыбы, в точности как на известной картине художника Жерико. Тютелькю, пользовавшегося репутацией хвастуна и бахвала, штабные терпеть не могли и пришли бы в восторг, сломай он сейчас ногу.
Император полоснул его нетерпеливым взглядом:
– Ну?
– Это невероятно, ваше величество. – При каждом слове полковник выплевывал пыль. – Вы не поверите.
– Поверю, поверю. Говори, не тяни.
– Право же, не поверите.
– Сказал же – поверю. Докладывай.
– Это невероятно, ваше величество, – твердил свое полковник.
– Тютелькю, – император