Все тело ломило от холода. А ведь уже наступила весна, и пчелам вовсю пора с жужжанием кружить над цветами миндаля, но деревья и виноградники черные, мертвые. Только бы Солнце вернулось поскорее, иначе урожаю не бывать, и все умрут с голоду! Горго права. Боги и впрямь покинули Кефтиу.
Дверь крестьянского дома жалобно поскрипывала на ветру. Так зайти внутрь или лучше не надо?
Но от голода Гилас растерял всякую осторожность. Мальчик направился к двери.
Ему повезло. Хозяин не взял с собой целых две закопченных свиных ноги: они так и остались висеть на свае.
Гилас потянулся, чтобы снять их с крюков, но тут со стропил, хлопая крыльями, слетел голубь, и мальчик уловил в тени какое-то движение. Выхватив нож, Гилас отскочил в сторону. В стену, возле которой он стоял секунду назад, вонзились вилы.
Нападавший снова ткнул в него острыми зубцами, что-то выкрикивая на кефтийском.
Гилас опять увильнул.
– Я не хочу с тобой драться! – громко произнес он.
Однако кефтиец продолжал вопить и делать выпады.
Молодой парень одет в лохмотья, лицо чумазое, взгляд отчаянный. Он явно такой же странник, как и Гилас: забрел сюда в поисках еды.
– Я не хочу драться! – повторил Гилас, выдергивая из-за пояса топор.
Крича и размахивая оружием, они следили друг за другом недобрыми взглядами.
– Ну что ты дурака валяешь! – пропыхтел Гилас. – Тут на двоих хватит!
Но кефтиец только состроил свирепую гримасу и потряс вилами. Наверное, грозился выпустить Гиласу кишки как свинье.
Мальчик указал ножом сначала на свиную ногу, потом на себя.
– Это мне, а это… – он показал на вторую ногу, – …тебе.
Кефтиец зарычал, будто дикий зверь, и не двинулся с места.
Гилас кинул ему бурдюк, чтобы доказать честность своих намерений.
– На, пей. Это молоко.
Мальчик изобразил, будто пьет, подергал за невидимое вымя, зашипел, показывая, как струи молока ударяются о дно и стенки ведра, и заблеял, подражая козе.
Судя по выражению лица кефтийца, страх в его душе боролся с голодом. Не сводя глаз с мальчика, он схватил бурдюк, принюхался и отхлебнул глоток.
– Пей, пей, – ободряюще произнес Гилас и медленно убрал нож в ножны.
Кефтиец отложил бурдюк и во все глаза уставился на мальчика.
Гилас опустил топор на пол, затем поднял руки и показал кефтийцу ладони.
– Видишь? Я безоружен.
Повисла долгая, напряженная тишина. По-прежнему не сводя глаз с Гиласа, кефтиец прислонил вилы к стене. Потом прижал ко лбу кулак, поклонился и расплылся в широкой улыбке.
Через некоторое время оба наелись до отвала, а потом взяли веревки и завязали