Эту ночь они провели в миле к югу от деревушки Мейфилд на убогом постоялом дворе, кишмя кишевшем блохами и крысами. Эйлвард энергично чесался и с жаром сыпал проклятиями. Найджел лежал молча и неподвижно. Тот, кто с молоком матери впитал старинные рыцарские законы, не замечал никаких житейских неудобств. Снизойти до них – значило бы унизить высокое достоинство его души. Холод и зной, голод и жажда и все прочие такие же невзгоды не существовали для человека благородной крови. Его душу облекала столь непробиваемая броня, что она хранила его не только от великих зол жизни, но и от мелких досад. Вот почему Найджел лежал, с мрачным упорством не позволяя себе ни единого движения, а Эйлвард ерзал и извивался на своем ложе.
Теперь до их цели было рукой подать, но едва они на следующее утро углубились в лес, как произошло нечто, внушившее Найджелу самые радужные надежды.
Из-за могучих дубов показался смуглый черноволосый верховой в алом табаре с высоко поднятой серебряной трубой, в которую он дул с такой силой, что ее они услышали задолго до того, как встретились с ним. Ехал он медленно и через каждые пятьдесят шагов придерживал коня, дабы еще раз огласить лес воинственным пением трубы. Товарищи остановились перед ним.
– Прошу тебя, объясни, – сказал Найджел, – кто ты такой и почему трубишь в эту трубу?
Тот покачал головой, и Найджел повторил свой вопрос на французском – в ту эпоху языке рыцарства, известном в Западной Европе каждому человеку благородной крови. Всадник в табаре вновь протрубил и лишь тогда ответил:
– Я Гастон де Кастри, смиренный оруженосец прославленного и доблестного рыцаря Рауля де Тубье де Пестель де Гримсар де Мерсак де Леон де Бастанак, также именующего себя лордом Понсом. По его приказанию я еду в миле впереди него, дабы все были готовы к встрече с ним, и он повелел мне трубить в трубу не из бахвальства, но из величия духа, дабы всяк, кто пожелал бы вступить с ним в поединок, знал бы о его приближении.
С радостным криком Найджел спрыгнул на землю и принялся расстегивать дублет.
– Быстрее, Эйлвард, быстрее! – твердил он. – Он сейчас будет тут! Странствующий рыцарь! Какой случай славно снискать себе славу! Сними доспехи, пока я разденусь. Достойный герольд, прошу тебя, предупреди своего благородного и доблестного господина, что смиренный английский сквайр молит снизойти до него и скрестить с ним копье на этой дороге.
Но лорд Понс уже выезжал из-за деревьев – широкоплечий великан на могучем коне. Вместе они совершенно заполнили высокую темную арку, образованную переплетенными ветвями столетних дубов. Он был с ног до головы облачен в кованые доспехи, отливавшие бронзой. Только его лицо было открыто, но толком разглядеть удавалось лишь надменные глаза да черную бороду, ниспадавшую по бармице. На гребне шлема покачивалась привязанная