Над кромкой воды. Марк Веро

головой, готовился к свадьбе. Как мог я так поступить? Да, надо было с тобой говорить, объяснять, увещевать, но предоставить тебе самому сделать жизненный выбор. Как птенец сможет, вывалившись из гнезда, полететь, если взрослые не давали ему махать крыльями самостоятельно, а делали это всё время за него? Да, пускай бы ты ошибся, набил шишек, наломал дров. Но то были бы твои шишки, твои дрова. Твой собственный опыт, выученный пусть и горько, но выученный же! И тогда бы, дай бог, ты одумался и переменил свою жизнь. А может, были не правы мы все? И ты бы силой своей любви вытащил Аню из её ночной жизни, поднял бы над утехами и легкодоступными радостями? Может, как шелуха, отпали бы от неё лёгкие наркотики и беспутная жизнь? И ты бы вдохнул в неё струю другого воздуха, другой среды? Быть может, мы все были не правы! Я приношу тебе все извинения, какие только могу, и прошу об одном только: прости меня! Дай старику уйти из этой жизни спокойно, с чувством раскаяния и знанием того, что его простили!

      Лицо у внука смягчилось, в глазах заблестели росинки, как рано поутру, на заре нового дня.

      Деда Миша счёл это за благоприятный знак, и продолжил приободренный:

      – Я тебе больше скажу: ты, быть может, сам того не сознавая, лишаешь себя счастья в жизни, зарываешь его, как крохотный росток, едва пробивающийся из каменистой почвы. Рядом с тобой живёт и ходит чудесная девушка! Ты же своим умом сколотил такую скорлупу, сквозь которую нельзя ни увидеть, ни притронуться к прекрасному. Прекрасное живёт в каждом из нас. Даже если мы со всех сил убиваем его в себе и других. И заметить тонкие душевные движения не под силу уму, обращённому на себя одного как на центр мироздания. Но не ради тебя крутится Земля и сияют звёзды! А день сменяет ночь. Всё устроено так мудро, чтобы ты, рано или поздно, взглянул на близкого тебе человека и увидел прекрасное в его душе, и загорелся бы желанием жить ради него, трудиться, пробуждаться и засыпать. И тогда, нежданно для тебя, проклюнется, как цыплёнок, счастье в тебе самом! Это я понял, пока шёл долгие годы к тебе, чтобы посмотреть в твои глаза, обратиться к твоему сердцу, и сказать: «Димка, извини за мою глупость! Не губи себя, жизнь – удивительна, и новый поворот может показаться, где его совсем не ждёшь. Прости!»

      Дима рывком заключил деда в крепкие объятья и произнёс ему на самое ухо:

      – Прощаю.

      Полночи они скоротали вдвоём, говоря обо всем на свете, а под утро воскресенья, отоспавшись, дед забросил рюкзак на плечи и обнял провожающих его Диму и Айнур. Артёмка то выпрыгивал из-за погреба с игрушечным автоматом, то вновь прятался. Минута прощания – и вот гордый силуэт деда потонул в городской пыли, сливаясь с мощёными камнями улицы. Долго ещё стояли у калитки, обнимая друг друга, Дима и Айнур, даже когда фигура деда окончательно растворилась, слившись с далёкими пушистыми облачками на бездонном голубом небе. Айнур молча стояла, восхищенно глядя в ожившие глаза мужа. Казалось, в них отражалось и само бездонное небо, и журчание водопадов в Воронцовском парке, и лебединая чистота.

      В конечном итоге, подумала