– Вы хорошо рисуете?
– Еще нет. Но обязательно буду. Для этого я и приехал сюда. В Лондоне я не нашел того, что мне нужно. Надеюсь найти это здесь.
– По-вашему, человек может преуспеть в чем-то, начав в вашем возрасте? Большинство начинает рисовать лет в восемнадцать.
– Зато теперь я буду учиться быстрее, чем делал бы это в восемнадцать.
– А почему вы считаете, что у вас есть талант?
Некоторое время Стрикленд молчал. Его взгляд блуждал по движущейся толпе, но не думаю, что он что-то видел. Его ответ не был ответом по существу.
– Я должен рисовать.
– Считаете, риск оправдан?
На этот раз он посмотрел на меня внимательнее. В его глазах было какое-то непонятное выражение, от которого мне стало не по себе.
– Сколько вам лет? Двадцать три?
Этот вопрос показался мне неуместным. В моем возрасте сам бог велел рисковать, у него же юность осталась далеко позади, он был биржевым маклером с солидным положением, женат и имел двоих детей. То, что являлось нормальным для меня, для него было абсурдным. Я всего лишь хотел быть справедливым.
– Конечно, может произойти чудо, и вы окажетесь великим художником, но признайтесь, что шансы тут один к миллиону. Будет ужасно, если в конце концов вы удостоверитесь в бессмысленности своего поступка.
– Я должен рисовать, – повторил он.
– Предположим, вы останетесь третьесортным художником, стоит ли тогда все бросать ради сомнительного результата? Ведь в других областях не обязательно быть лучшим. Можно жить, и неплохо, оставаясь на протяжении всей жизни посредственностью. Но у художников все иначе.
– Да вы и правда дурак, – сказал он.
– Неужели надо быть непременно дураком, если говоришь очевидные вещи.
– Говорю же, я должен рисовать. Ничего не могу с этим поделать. Когда человек упал в водоем, неважно, хорошо он плавает или не очень, ему надо просто выбраться оттуда, иначе он утонет.
В его голосе звучала подлинная страсть, и, вопреки желанию, меня захватила эта сила. Я чувствовал, как она бурлит в нем – могучая, властная, управляющая им против его воли. Я ничего не понимал. Казалось, Стрикленд одержим дьяволом, который в любой момент может его растерзать, хотя со стороны он выглядел обычным человеком. Мой любопытный взгляд нисколько его не смущал. Интересно, думал я, за кого мог бы принять Стрикленда посторонний человек, увидев его здесь в старой куртке и нечищеном котелке, в помятых брюках, с немытыми руками и тяжелым, грубым лицом с рыжей щетиной на подбородке, маленькими глазками и крупным, резко очерченным носом. Рот у него был большой, губы – полные, чувственные. Лично я не смог бы определить, кто он.
– Так вы не вернетесь к жене? – сказал я наконец.
– Никогда.
– Она обещает все забыть и начать жизнь с новой страницы. И никаких упреков в будущем.
– Да пошла она к черту!
– И вам все равно, что люди будут считать вас подлецом? А жена и дети пойдут просить милостыню?
– Плевать хотел.
Я немного помолчал, чтобы набраться духу перед следующим заявлением.