My darkest days. Сергей Рыбников

прости меня, amicissimus, – обратился Томми к другу.

      – За что? – Аксель витал в своих мыслях и не сразу понял, что обращаются вообще-то к нему.

      – Мне там рекламу пришлось вставить. Ну, про эти гребанные корпорации. У меня договор, я никак не мог его нарушить. А радио никому почти не нужно. Приходится рекламировать все, что под руку попадется. Приходится идти к ним на ковер, чтобы они дали объедки со стола.

      – А-а, я, если честно, не заметил этого. Да и слушать-то стал только в конце. Какие мы важные шишки?

      – Так надо. Я хочу вызвать резонанс. Потому что случай – вопиющий! Вы мне как брат с сестрой. Я переживаю не меньше твоего и хочу, чтобы вина человека была доказана по-настоящему, а не формально для галки.

      – Знаешь, вот когда ты тогда начал говорить про злость и ярость – я понял. Я действительно зол. И с каждой секундой злюсь больше.

      – Ну, вот видишь. Тем более. Я знаю тебя лучше всех. Даже когда ты еще ничего не понял, я уже знал, что как только оцепенение пройдет – ты попытаешься разобраться в этом всем сам.