– Мы приносим в жертву нашему всемогущему богу это дитя, чтобы он смилостивился над нами и позволил нам процветать вечно.
Толпа неистово закричала в предвкушении смерти. Рядом с храмовником продолжал метаться дух правителя, не в состоянии вырваться из-под купола. Я потянул свои нити к жертвенному камню, и, как только они достигли кричащего жреца, окутал полностью его тело. Человек не чувствовал и не подозревал, что его смерть близка, как никогда. По проложенным тончайшим дорожкам моей сущности потекла лава. Толпа увидела её и замерла, наблюдая, как светящаяся масса медленно спустилась по стене храма, а затем начала покрывать храмовника. Он прервал напыщенную лживую речь и испугался, обнаружив на себе окутывающую огненную субстанцию, выронил ребёнка, но я поймал его тёмными нитями души и аккуратно положил на твердь камня. Человек пытался содрать с себя огненную оболочку, но не мог, начав метаться из стороны в сторону, как и его повелитель. Лава не жгла, так как не касалась плоти. Я поднял жреца вверх. Он дрыгался, пытаясь вырваться, агонизируя и жутко крича, но все попытки освободиться из моих объятий были тщетны. Мгновение – и устремившийся в центр сотворённого кокона огонь превратил человека в прах. Освободившаяся от плоти сущность жреца замерла на месте, разглядывая толпу, а, заметив рядом с собой серую хмарь, ужаснулась и отпрянула от неё прочь, но уткнулась в стену купола.
Душа храмовника выглядела не такой отвратительной, как у его повелителя, но была на том же пути. Покрытая серыми язвами, подобными мечущейся рядом хмари, она оставалась первозданной духовной материей, позволяющей жить в Сущем. Проживи дух жреца в теле ещё некоторое время, следуя установленным принципам храма, и он ничем бы не отличался от той сущности, с которой был заключён в одной клетке.
Толпа безмолвствовала, видимо, ожидая другого представления, и, продолжая находиться в оцепенении, ждала дальнейшего развития событий. Я взял ребёнка и потянул к себе, на вершину храма, освободив прах жреца, который бухнулся на камень, покрыв собой образовавшуюся на нём засохшую корку крови. Люди молча взирали, как человеческий отпрыск плавно летит по воздуху, возвышаясь над их святыней. Увлеченные полётом ребёнка, жители города не видели, как лава окутывает весь жертвенный камень. Я сосредоточился на огне и устремил взор в душу каждого человека, стоящего на площади. Разбираться, кто из них зло, а кто нет, я не стал, сделав вывод, что все твари, собравшиеся насладиться смертью собратьев, достойны лишь сгореть заживо в очистительной стихии.
Используя накопленную силу в жертвенном камне, я стал порождать при помощи лавы огонь. Он стал быстро заполнять купол, в котором металось уже два духа. Серая хмарь, бывшая когда-то душой, от соприкосновения с огнём стала тлеть, медленно исчезая. Правитель испытывал в жизни последнюю и невыносимую боль. Его переполнял ужас, так как единственный остов, за счёт которого остатки разума сохраняли хоть какую-то целостность, таял.