– Сказал, что вы только внешне похожи на человека, так что думаете не так, как мы.
– А ты смышленый парень. Вот только опять выкаешь.
– Какие планы на сегодня? – сменил я тему.
– Ты уже завтракал?
– Ещё нет.
– Тогда завтракай, а я приму душ.
– А потом?
– Не суетись под клиентом.
Дракон пошёл плескаться, а я отправился на кухню жарить яичницу и варить кофе. Во время водных процедур дракон отвратительно пел, да так, что мог бы перекричать не то, что взлетающий самолет, а взлетающий поезд. Мне же ничего не оставалось, как проглотить его пение вместе с яичницей и кофе.
Выйдя, наконец, из ванной, дракон заявил:
– Форма одежды походная. Идём на кладбище. Возражений нет?
Возражений у меня не было, и минут через двадцать мы шли по родной для меня версии Аксая. Дракон отказался от идеи ехать на машине, и предпочёл пройтись. Настроение у него было игривое. Всю дорогу он что-то мурлыкал или насвистывал, а когда мимо нас проходила очередная красотка, а, как я уже писал, у нас много красивых женщин, он настолько откровенно и с удовольствием её разглядывал, что от его беззастенчивого взгляда барышни становились застенчивыми. Мой же оптимизм значительно поубавился, когда я понял, что дракон тянет меня не на старое кладбище в центре Аксая, – оно же единственный аксайский парк времён моего детства, – а на новое, до которого идти хоть и не три дня лесом, но час-полтора точно. Я же люблю прогулки не на столь марафонские дистанции.
У входа на кладбище дракон остановился и торжественно изрёк:
– Вот он – истинный оплот вашего идиотизма!
В этот момент он напоминал царя Петра, узревшего в северных болотах будущий град имени своего имени.
– Та помпа, с которой вы подходите к вопросу утилизации мёртвых тел… – продолжил он, медленно прогуливаясь между могилами, – поистине заслуживает торжественного осмеяния. Подумать только: вы так благоговеете перед разлагающейся человечиной, словно цель вашего бытия – произвести, вырастить, а потом и захоронить труп. При этом вы боитесь думать о смерти, изобретя такую же трусливую семантическую успокоительную пилюлю, как переименование тринадцатого этажа в четырнадцатый. Вы так благоговеете перед собственной дохлятиной, что готовы жертвовать живыми ради благополучия и покоя мёртвых. И я сейчас не говорю о том, что под кладбища вы отводите огромные территории, отнимая их у тех созданий, что жили там испокон веков; и не об уничтожаемых деревьях для производства гробов – вам на них наплевать, и все ваши защитно-экологические выходки – не более, чем попытка сорвать с кого-нибудь бабки, продемонстрировать, какие вы хорошие, и сколотить какой-никакой политический капиталец. Я говорю о тех случаях, когда из-за идиотских предрассудков тупых родственников покойных не проводится вскрытие, которое помогло бы медицине сделать пусть малюсенький, но шажок вперёд; или о тех смертях, что случились из-за того, что очередной мудак предпочёл быть закопанным целиком, а не поделиться с людьми ставшими ему ненужными органами.
При этом вы считаете глупыми дикарями тех, кто,