А я смотрел на темное небо и думал о главной трагедии бытия. Что, собственно мешает человеку стать счастливым? Лицемерие социума? Потребность работать в поте лица, чтобы оплатить счета и купить тачку, как у соседа? Или тот факт, что тебя никто не любит? Ты ведь тоже не любишь никого, а значит, у вас с окружающим миром стабильный враждебный нейтралитет. Нет, истинная беда – это скука. Каждый вечер, особенно в начале лета, кажется, что она уже здесь, настоящая яркая жизнь. Притаилась за диваном в гостиной и ждет, когда ты откроешь дверь, чтобы выпрыгнуть навстречу с бутылкой шампанского и тортом. Но ты зажигаешь свет и видишь, что в доме пусто, а тебя снова обманули.
По пути домой я напрочь забыл про маменькиных гостей. Пока я лениво крутил педали, размышляя о бессмысленности всего, молнии, мелькавшие на горизонте, замутили бойкую грозу. Наш сосед по фамилии Исфахани именно сейчас решил пронестись по улице на своем Лексусе. Попав колесом в лужу, он окатил меня ледяной водой, остановился и открыл окно, чтобы извиниться. Я мог показать ему третий палец. Но в реальном мире проблемы решаются иначе. Враньем, компромиссами, невысказанными пожеланиями скорой мучительной смерти. Это непросто и нетривиально, если вдуматься, но говорят, годам к восемнадцати грошовой дипломатией неизбежно овладевают все.
Маменькины гости тусовались в гостиной, когда я появился дома злой, мокрый, и абсолютно не подверженный социализации. Двоюродная тетя Эстер, ее муж, дочь и еще какая-то родственница. По моим наблюдениям, у этих странных людей, называемых гостями, прием которых в нашем доме был возведен в подобие культа, не было иных целей в жизни, кроме как сообщить маман, что за последние пятнадцать лет ее сын невообразимо изменился.
Разумеется, тетя помнила меня в два года. Уже тогда я застенчивым, и при этом не гнушался очаровательно портить воздух. Слиться по-тихому в комнату мне не дали. Пришлось сидеть за столом в мокрых кроссовках, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, и угрюмо молчать. Говорили они о политике. О том, что необходимо, пока не поздно, отменить Палестинскую автономию, и что во всем виноваты либералы. Мне лично плевать и на то, и на другое, лишь бы меня самого ни о чем не спрашивали и не пытались расцеловать в обе щеки.
– Почему ты ничего не ешь? – вспомнила тетя.
«Потому что я сожрал пол пиццы, выпил банку пива, выкурил косяк и мечтаю, чтобы вы все дематериализовались.»
Только сейчас я заметил, что отца нет. При любых условиях, он всегда присутствовал на ритуальных приемах гостей, старательно поддерживая создаваемую маменькой иллюзию крепкой семьи. Его отсутствие означало, что дела хуже некуда. И тогда на меня что-то нашло.
Я открыл рот и сказал им, что грядет Апокалипсис, в котором уцелеют единицы. Что сосед Фарук Исфахани роет по ночам бункер, опасно забирая в сторону нашего