Боги дали герцогу только одного сына, да и то незаконнорождённого. Он оберегал малыша как мог, после ранней смерти матери взял к себе в дом, но ребёнок редко видел пропадавшего по государственным надобностям отца. Его воспитанием занимались Элина и разномастные приближённые при немногочисленном дворе. Мальчик подрос, и впервые вождь задумался о его будущем. Сестра-то и подбросила мысль, которая коварным сорняком заполонила ум. Теперь Клепп искренне хотел увеличить свои владения для сына и его будущих отпрысков. Зачем? Он верил, что наследнику уготована более великая участь, и не замечал, что сам Стейн скептически относится к планам отца и надоевшей воспитательницы. Парнишка был свободолюбив, далёк от интриг и обладал трезвым умом. Он не желал большего, чем владел отец, и козни тётки окончательно испортили его отношения с опекуншей. Стейн замечал, что ему навязывают заботу в обмен на его будущее покровительство престарелой приживалки. Мальчуган не желал становиться марионеткой в руках «мачехи». Искренней привязанности между ними не было. К счастью для своей сестры, герцог не обращал особого внимания на придворные игры, и интриганка могла спать спокойно. Вождь был самоуверен. Привык владеть ситуацией и думал, что может одним словом укротить зарвавшуюся родственницу. Напрасно Зигвард не раз предупреждал высокопоставленного друга об опасной лояльности к жаждущей власти женщине. Клепп недооценивал ту роль, которую начала играть в его доме Элина. Он не считал, что слабая половина человечества способна противостоять ему. Герцог знал о коварстве родственницы, но не верил, что сестра способна предать его. Родная ли была рядом душа, Клепп не задумывался. Здесь у герцога наметился серьёзный пробел в жизненном опыте.
Разум вождя был силён, но сердце привычно пустовало. Мудрый при решении проблем окружающих, он заботливо оберегал своё одиночество. За страстными ночами и мимолётными увлечениями, как хвост за кометой, волочился длинный шлейф холодных разочарований и душевной боли. Больше он никого не хотел любить и потому не подпускал близко, не доверял. Может быть, даже мстил за предыдущие сердечные раны тем женщинам, что теперь надеялись остаться рядом. Порочный водоворот закручивал, безразличие становилось привычным. Он не чувствовал жалости к брошенным, не сострадал незаслуженно им отвергнутым. Так откуда сейчас взялся этот червь сомнений, который настойчиво грыз мозг? Клепп ещё и ещё раз прокручивал в уме факты,