– Кстати, мне нужно будет присмотреть себе в Князьгороде портного, – сообщил ей через проем Брут.
– Непременно, – медленно проговорила вдова, найдя в себе силы отвести взгляд от сюртука. – И я обязательно пойду с вами.
– Боитесь, что он меня обманет и навяжет немодный костюм? – спросил иностранец, откладывая записку в сторону. Определить, шутит он или нет, по тону голоса было абсолютно невозможно.
– Скорее наоборот – что ему это не удастся. – Анфиса Ксаверьевна тем временем наткнулась на коллекцию очков, все они были одинаково круглыми, но со стеклами разного цвета: голубыми, зелеными, розовыми и фиолетовыми. Как ни странно, ни одних черных среди них не нашлось.
Бенедикт Брут между тем достал обычный докторский саквояж и, открыв его, с противоестественно милой улыбкой заглянул внутрь, проговорил что-то ласково, надел перчатки из толстой кожи и извлек на свет небольшого грызуна с богатой красно-коричневой шерсткой.
Домовладелица с горничной переглянулись.
– Это тот самый хомячок, который откусил вашему слуге палец? – осторожно спросила Анфиса Ксаверьевна.
– Ну уж не откусил… так, лишь попробовал, – кивнул Брут, пересаживая зверька в заранее приготовленный ящик, оснащенный лишь парой крохотных отверстий для внутренней вентиляции.
– А от чего вы его лечите? – Горничная подошла ближе и с любопытством заглянула в одну из дырок.
– От депрессии, Глафира, от депрессии.
– Неужели? – недоверчиво протянула Анфиса Ксаверьевна, много слышавшая о такой болезни, но подозревавшая, что все это выдумки не приставленной к делу публики. Не страдали неведомым недугом ни томные поэтические юноши и влюбленные в них гимназистки, ни тем более какой-то хомячок.
– Вы знаете, троглодиты обычно живут большими колониями в тесных норах в скальных породах…
– Так что же, это у него от одиночества?
– Ах ты, бедненький, – тут же засюсюкала Глаша. – А давайте принесем ему хомячиху! Я в зоомагазине на углу видала, рыженькая такая, колесо крутит.
– Это можно, – одобрил Брут. – Та хомячиха как раз ему по размеру будет. Но вы недослушали… Троглодиты селятся кучно, чтобы справляться с большой добычей. А тут ему хозяин от щедрот русской души целую куриную ногу, да еще с бедром, сунул. Ну грыз он ее, грыз, день, два, а потом та испортилась… Вот и результат. А хомячиху можно, она маленькая, как раз ему будет.
Напряженную атмосферу, повисшую в комнате после этого заявления, разрядил высокий мальчик (еще не юноша, но уже и не ребенок), появившийся на пороге комнаты. При виде сэра Бенедикта острое личико его вытянулось еще больше, взгляд голубых, как у матери, глаз стал оценивающе-цепким, вовсе не подходящим для воспитанника