– Да, профессор, – ответила я и, подавив желание присесть в книксене, неловко поклонилась, – я хотеть учиться магия.
– А вы хорошо знаете эггерионский? Может, для начала годик у лингвистов посидите, попривыкнете? – с сомнением протянул мужчина, и я в ужасе замотала головой.
– Нет, я быстро учить язык. Я хотеть учить магия, – упрямо отозвалась я, мысленно отвешивая себе подзатыльник. Вот кто просил меня изображать такой сильный акцент! – Я буду стараться.
Тут ректор достал из конверта паспорт, и мне захотелось отвесить подзатыльник уже не себе, а Генри и его знакомому, потому что паспорт был не просто розовый. Нет, он был такой насыщенно-розовый, словно вобрал в себя всю розовую краску этого мира, словно на него выкачали цвет из целой стаи фламинго, словно это был паспорт страны розовых феечек. Ужас! Кто вообще поверит, что это – настоящий документ?
Однако, вероятно, изнутри он смотрелся чуть достовернее, потому что ректор Филлипс только хмыкнул. Убрав мои документы в стол, он вытащил какую-то бумажку и начал карябать на ней механическим пером.
– Вот, держите, Эмиль, это ваша карточка на заселение, ключ возьмете у коменданта.
– Спасибо, – я еще раз поклонилась и протянула руку за бумажкой, но Генри меня опередил. Окинув взглядом закорючки ректора, он нахмурился, разбирая почерк, а потом вдруг возопил:
– Профессор, но это же третий этаж! Эмиль совсем ничего не знает в нашей стране, я хотел, чтобы он поселился со мной!
– Вот именно, ему нужно быстрее адаптироваться, и лучше всего, если он будет жить с одногруппниками, а не с вами, мистер Кармайкл. Вы, кажется, знаете иностранные языки, а Эмилю нужно тренировать эггерионский. К тому же его родители, господа Вилар, – тут ректор кивнул на ящик, куда убрал документы, – в своем письме очень трогательно писали, что хотят, чтобы их сын научился самостоятельности, и именно поэтому они решили отправить его учиться за границу. Если вы будете опекать Эмиля, он так и не повзрослеет. Верно, Эмиль?
Не зная, что сказать, я сначала кивнула, а потом помотала головой. Нет, нет, я не хочу жить с какими-то одногруппниками! Мы же с Генри договорились, что я буду жить у него, а он уйдет в свой городской особняк! Я не могу жить с мужчинами!
Однако ректор оказался глух ко всем мольбам моего друга. Когда же я попыталась уговорить профессора Филлипса сама, он воспринял это как еще одно доказательство моей несамостоятельности – дескать, я так боюсь взрослой жизни, что без Генри не могу ступить и шага. В конце концов нам пришлось смириться и, забрав карточку на заселение, понуро выйти из кабинета.
– Ну что? – спросил меня хмурый Генри, когда мы отошли от дверей. – Возвращаемся в мой особняк?
Я напряженно размышляла, отстраненно глядя на стену. На ней виднелась филигранная надпись, предназначенная для вдохновения