Испанская новелла эпохи Возрождения. Лариса Хорева

которого открывается прекрасный вид на море и на землю. Слуги по его приказу ставят перед ним все его драгоценности. Все эти действия генуэзца создают некую мизансцену, которая наглядно демонстрирует, чего лишается генуэзец в случае своей смерти, придает его речи большую убедительность, поскольку он апеллирует не к абстрактным сокровищам, а к вполне реальным, тем, что в этот момент находятся рядом с ним. Таким образом, по сравнению со своими предшественниками, Хуан Мануэль разрабатывает сюжет в очевидном психологическом ключе и тем самым придает ему большую достоверность и напряженность, приводящую к углублению конфликта. Ведь даже разговор со своей душой он начинает «en manera de trebejo» («как бы в шутку»). Его речь, обращенная к душе, построена по законам риторики: он перечисляет все то, что любит его душа (жена и дети, родственники и друзья, сокровища), затем говорит ей, что все это остается на земле, потому душе незачем расставаться с телом. Но, прибавляет он в конце, если душа не боится гнева божьего, она может идти куда захочет, никто не посочувствует ей, если она не найдет того, что хочет.

      Последняя фраза генуэзца определяет жанровую принадлежность данного текста. Ее комический смысл отсылает нас к анекдотическому началу, курьезному своей окказиональностью и беспрецедентностью, хотя и приправленному «поучительностью» exempla. Начало этого рассказа вполне отвечает церковной проповеди – показать, что все земные богатства – ничто по сравнению с тем, что ожидает человека в потустороннем мире. Здесь, однако, ситуация решается качественно иным способом. Для героя этого повествования земные блага оказываются выше, чем небесные. Так что мы можем говорить, что перед нами, с одной стороны, типичный анекдот с его карнавальным мироощущением, выворачивающий наизнанку ценности миропорядка. С другой стороны, перед нами полноценная новелла: налицо два константных признака новеллы: коммуникативная стратегия анекдота и наличие пуанта, роль которого композиционно и интонационно играет та самая последняя фраза генуэзца. Именно эта фраза создает эффект неожиданной развязки и заставляет пересмотреть все рассказанное выше, ставя под сомнение исходный тезис о райском блаженстве. Оформление нарратива как некой зарисовки из жизни, юмор, асимметричная сюжетная структура – финальное событие значительно короче всего предшествующего перечня событий – заставляет нас рассматривать данный нарратив как полноценную новеллу.

      Подобный же симбиоз анекдотического и новеллистического начал являет собой «пример» XXXI «Del juixio que dio un cardenal entre los clerigos de Paris et los fraires menores» («О том, какое решение вынес парижский кардинал в споре парижского духовенства с францисканцами»). С одной стороны, перед нами типичный анекдот. Текст отличается краткостью повествования (в отличие от ряда других «примеров», Патронио сразу переходит к сути проблемы, максимально сокращая свой рассказ). Проблема спора оказывается настолько ничтожной (кому раньше надлежит