Старательно скрипя пером, я вывела на бумаге следующие строки: «Я, Светлана Кульчицкая, заверяю, что желаю выйти замуж за г-на Поля Дюбуа, с которым я знакома пять недель». Подпись. Я некоторое время созерцала написанное, а затем протянула листок отцу. Это была его идея. Когда я удивила отца своим решением, он сначала переспросил несколько раз, а затем потребовал расписку в том, что действительно таково мое желание.
…Вчера произошли события, стремительно изменившие мою жизнь. Вчера я впервые поцеловала Поля. Нас застал мой отец и потребовал объяснений, а Поль попросил моей руки. Все произошло так быстро! Если бы у меня было время подумать, то я могла бы засомневаться. А так… Во время бурной перепалки, когда размышлять не было времени, я сказала то, что лежало у меня на сердце – правду. И вот теперь я довольна, нет, даже счастлива! Поль просил моей руки у самого пана советника Кульчицкого. Он – сумасшедший, и я его люблю! Я не знаю, что делать со своим счастьем, разве что сидеть с видом кошки, объевшейся сливок, и глупо улыбаться.
Все то время, пока отец беседовал с Полем в своем кабинете, я ждала рядом, в соседней комнате. Когда Поль вышел, то моя улыбка неудержимо расползлась по всему лицу. Он ответил мне такой же, но произнес нечто, чего я совсем не ожидала:
– Лана, прости, я повел себя как последний дурак.
Я изумленно вскинула брови, предлагая ему объясниться.
– Я не хотел тебя оскорбить, – горячо продолжал Поль, – Мне нужно было сначала спросить у тебя, согласна ли ты… – он скомкал слова, – …что я тебе не безразличен? Ты меня любишь? – Поль взглянул на меня умоляюще и тут же опустил голову, – Но все так завертелось… – Он махнул рукой, – Ты сказала, что видишь во мне будущего мужа, и я голову потерял, мне показалось, что сейчас все рухнет, и надо успеть… Ну, вот я и брякнул… А ты сказала, что согласна. Это правда?
– Все правда, – подтвердила я, и довольная улыбка вернулась на мое лицо, – Ты был великолепен! Кавалерийская атака на пана советника! Так и надо завоевывать девушек – совершать ради них подвиги!
– Сам не верю, что это сделал! – воскликнул оживший Поль.
Наши возгласы привлекли внимание моего батюшки, появившегося в дверях кабинета. Под строгим взглядом отца мы чинно пожелали друг другу спокойной ночи и направились по своим комнатам, но отец меня задержал.
– Дочь, ты понимаешь, что все должно быть благопристойно?
– Конечно, батюшка, – я постаралась принять серьезный вид.
– Я пока что не дам ход этому делу. Надеюсь, что ты передумаешь. У тебя есть время до конца сессии Совета.
Семинар, на котором звучит Албания
Каковы бы ни были мои сердечные дела, я продолжала прилежно посещать занятия в Университете.
В среду первой лекцией была «общая история». В зале было прохладно, даже сыровато. Университетские здания – старой постройки. Я до сих пор не задумывалась, сколько лет этим корпусам из серого камня, стрельчатым окнам, длинным коридорам, мраморным лестницам, и строгим аудиториям. Мы, студенты, зябли, нахохлившись за партами амфитеатра. Наш профессор и декан, барон Эккерт взялся рассказывать о том, как создается общественное мнение, и кто его создает, и зачем оно нужно:
– В нашем государстве управление осуществляется Советом, – вещал профессор, – и о решениях Совета мало кто знает. Дела советников – большая политика, в которую никакой так называемый «народ» не вовлечен.
Эккерт, грузный, седой, с благородными залысинами вокруг высокого лба, в парадном камзоле неуловимо военного покроя, неторопливо вышагивал перед студентами. Поскрипывали половицы. Поскрипывали парты. Шуршали тетради, в которых студенты вели записи.
– Смешно даже представить, зачем какой-нибудь кухарке знать об управлении государством, – профессор от диктовки перешел к рассуждениям, – и как она могла бы распорядиться этим знанием. Это совершенно невообразимо! Для кухарок и кухарей, лавочников и простых служащих, которые вдруг умеют читать, есть моды, анекдоты и реклама. Для более солидных людей есть моды светского общества, анекдоты о светском обществе, и опять же реклама. Для дельцов – биржевые новости.
Вы видите, г-да студенты, что общественным мнением у нас заправляет пресса. Опасайтесь недооценить газетчиков, они способны убедить в том, что черное это белое, в том, что мы живем в раю, или в том, что через неделю наступит конец света. Однако, зачем они это делают?
Эккерт вопросительно посмотрел на студентов, выбирая свою жертву:
– Вот Вы ответьте.
Поднялся Михаил Васильев, серьезный неторопливый юноша, отличник и умница:
– Сложно себе представить зачем, если пресса владеет умами лишь читателей, которых не так и много.
– Верно, – одобрил Эккерт, – Грамотных немного. Но они делятся новостями со своими знакомыми.
Васильев никогда не смущался:
– Ну, тогда, конечно, – согласился он, – Пресса направляет настроения в нужную сторону. Предположим,