Если мы допускаем, что современные принципы западной демократии – принципы свободы, выборности органов власти, беспристрастности судебных решений и т.д. – это принципы разума, а разум универсален, то тогда человек как homo sapiens независимо от его этнического, расового, цивилизационного своеобразия должен принять эти принципы в качестве безусловной истины.
Если с этой точки зрения обратиться к рассмотрению метапринципа автономии (metaprinciple of autonomy – МРА – в трактовке Дэвида Хелда), то демократическая культура в западном понимании утверждает концепцию личности как гражданина, с самого начала свободного и равного и в этих ипостасях понятного для всякого другого. Это – идентичность человека вообще. Таким образом, специфически западное представление об истинной сущности человека утверждается как критерий универсальности.
Однако восточная традиция видит критерий универсальности в достижении духовного совершенства, путь к которому – длительный процесс. В силу этого индивиды не могут быть идентичными в своих реальных качествах; они различны, поскольку находятся на разных стадиях духовного становления.
Если мы принимаем западное представление об идентичности человека вообще за константу, то тогда основной массив бытия людей в истории следует рассматривать как отступление от истины: на самом деле рабство, крепостничество, принудительная эксплуатация оказываются за пределами истинной истории.
В этом смысле восточная традиция, легитимизирующая неравенство индивидов, может рассматриваться как философская апология истории.
Возникает вопрос: на что должен опираться разум в постижении истины? – на абстракцию идентичности человека вообще или на опыт реальной истории? И здесь мы сталкиваемся с очередным парадоксом. Мышление Запада традиционно считается динамичным, подвижным, антиподом всякой косности, тогда как сознание Востока полагается консервативным, «застойным». Однако применительно к толкованию внутреннего мира человека Восток традиционно придерживается позиции, исключающей константное представление о свойствах «человека вообще». Если и признать константность духа «человека вообще», то к нему можно отнесли профанную массу, которая механически усваивает ритуальные формы поведения. Для нее существуют лишь такие правила «свободной игры», результаты которой не могут выходить за установленные пределы. Тот, кто разрабатывает эти правила, всегда оказывается «более равным» чем равенство всех остальных. Но как быть с неравенством личностей? Можем ли мы в действительной жизни игнорировать это неравенство? Если все равны, то зачем тратить энергию и время на поиски лучшего, на выбор наиболее достойного? Но в процедурах этих выборов заключена сущность демократии. Получается, что сама демократия основана на внутреннем противоречии. Кроме того, закономерно возникает вопрос: всегда ли западная традиция считала