Он смотрел на меня с тихим удивлением.
– Непохоже на христианство, – прозвучало наконец.
– Я не говорил, что я – христианин. Я лишь ответил на вопрос, верю ли. Верю. В существование Творца.
На этот раз молчание было куда более долгим. Он явно не знал, что сказать. И тогда я решил продолжить:
– Я с давних пор чувствовал, что мы живем на этой планете не один раз. Не знаю, как это объяснить. Чувствовал, и все тут. А потом нашел книгу американского психоаналитика Станислава Грофа про то, как он погружал своих пациентов в глубокий гипноз исключительно с лечебными целями. И расспрашивал их про прежние жизни, пытаясь установить причины заболеваний. И они рассказывали ему про то, кем были и что делали в прежних жизнях. Очень складно рассказывали. А потом его последователь Майкл Ньютон в какой-то момент пошел дальше и начал расспрашивать пациентов, находящихся в глубоком гипнозе, о том, что они делали между жизнями, и те, независимо от возраста, пола, вероисповедания, сообщали нечто, ложащееся в единую картину: как душа возвращается в тот мир, основной для нее, как приходит в себя после земных испытаний, как общается с другими душами, как готовится к новой жизни на Земле, выбирая совместно с наставником не самые комфортные варианты судьбы, дабы получить и пройти испытание. Думаю, что так оно и есть на самом деле.
Посидев некоторое время в раздумье, он медленно покачал головой.
– Православие не допускает никаких других жизней. Кроме одной-единственной.
Тут я не удержался, спросил:
– А ты с каких пор стал верующим?
Он не смог скрыть смущение:
– Да я, собственно говоря… давно сочувствовал верующим. Еще с начала восьмидесятых. А теперь, когда стало возможно… присоединился.
– И в церковь ходишь?
– Хожу. Нечасто… У нас около работы есть церковь.
– Та, которая рядом с «Детским миром»?
– Да.
Я не знал, что тут добавить – не язвить же на столь деликатную тему, – и занялся едой. Когда прощались у входа в ресторан, вспомнил разговор с Настей, спросил:
– Как отдохнули с Василием?
Эдуард оживился.
– Прекрасно. Купались, гуляли, катались на лодке, на катере. Жаль было уезжать. Но – работа.
Возвращаясь в Кремль, я размышлял о его словах про грядущие события. Брат предупреждал меня, что органы Госбезопасности ненадежны и власть снова может перемениться. Меня или президента? Скорее, первое. Вряд ли я мог передать Борису Николаевичу предупреждение, сделанное без какой-либо конкретики. Это несерьезно. Значит, он предупредил меня лично. Еще раз. Как тогда, в девяносто первом. И что я мог сделать после такого предупреждения? Срочно уволиться из Администрации президента? Уехать куда-то? Скрыться? Это было неприемлемо