– Завтра! – пообещала я себе сонным голосом. И глаза мои закрылись сами собой.
4
На следующее утро я проснулась от истошных воплей Бэра. Попыталась отыскать беруши, чтобы заткнуть ими уши и поспать еще пару часиков, но поздно! Я уже окончательно проснулась. Набросила на себя свой старый халат, который по-прежнему болтался на дверном крючке, и пошлепала в коридор искать себе компанию. Детский плач доносился из апартаментов Ма, расположенных в самом конце коридора, а потому я отправилась туда и осторожно постучала в дверь.
– Entrez.
Я вошла в комнату и застала редкое зрелище: Ма тоже в халате.
– Поплотнее прикрой за собой дверь, Электра, – попросила она меня. – Не хочу, чтобы он своими криками разбудил Алли.
– Но меня он уж точно разбудил, – пожаловалась я в ответ, наблюдая за тем, как Ма ходит по комнате, держа на руках Бэра, а тот жалобно скулит у нее за спиной.
– Вот сейчас ты понимаешь, что чувствовали твои старшие сестры, когда ты их каждую ночь будила своими концертами, – улыбнулась Ма.
– А что с ним не так? – спросила я, увидев, что Ма ритмичными движениями руки растирает малышу спинку.
– Ничего страшного. Просто газы плохо отходят. И срыгивать у него не всегда получается.
– Я тоже из-за этого ревела?
– Нет. У тебя по части газов все было в полном порядке. Мне кажется, тебе просто нравилось слушать собственный голос.
– Неужели я была таким противным младенцем?
– Ничего подобного, Электра! Ты просто не любила быть одна. Ты сладко спала у меня на руках, но, стоило положить тебя в колыбельку, ты немедленно просыпалась и тут же начинала плакать. Приходилось снова брать тебя на руки. Подай-ка мне, пожалуйста, вон ту салфетку. – Ма показала на стопку белых салфеток из муслина, лежавших на журнальном столике.
– Вот, пожалуйста, – протянула я ей одну из них. И огляделась по сторонам. Красивые гардины на окнах с цветочным рисунком, диван, обитый дамасским шелком нежного кремового цвета, куча фотографий на бюро из красного дерева и еще на нескольких небольших столах, разбросанных по всей комнате. На журнальном столике ваза с букетом розовых роз. «Да, – подумала я, – эта комната полностью олицетворяет саму Ма: такая же элегантная, сдержанная, безупречная во всем». Я подошла к бюро и сняла одну из фотографий в красивой рамочке: Ма в вечернем платье, в жемчугах, а рядом – отец в смокинге.
– Где это вас сфотографировали?
– В парижской опере. Мы слушали в тот вечер Кири Те Канава. Она пела Мими в «Богеме», – пояснила мне Ма, продолжая расхаживать вместе с Бэром по пушистому кремовому ковру.
– Вы часто вместе появлялись на публике?
– Нет. Но мы оба очень любили оперу. Особенно Пуччини.
– Ма.
– Да, милая?
Даже несмотря на то что мне уже двадцать шесть лет, я все еще сомневалась, имею ли я право задать один сакраментальный вопрос, который вертелся на кончике моего языка с