Амальрик описывает эту историю, хотя и врет, что Зверев не умел читать и писать.
Ну как не умел – у меня где-то был целый его роман, крышку поднял в старой мастерской и нашел, кому-то отдал, теперь жалею. «Старик, у тебя бумага есть? Я хочу роман писать!» Он маньяк был – ему дай вот такую тетрадь, он ее всю испишет. Где слово, где два, где страницу, почерком с огромными буквами. Иногда он приходил ко мне с огромной пачкой конвертов. «Старик, у тебя нет тетрадки завалящей?» Ну, у меня всегда были какие-то тетрадки, в полоску, в клеточку. И вот он всю ночь писал старухе Асеевой письма. Штук сорок – пятьдесят. Два слова, три слова, иногда целые куски такие, иногда три страницы. Клал в конверт, заклеивал, адрес писал – всю ночь, под утро только ложился. Самые разные – и стихи были, и о любви, какие-то полуфутуристические штучки. А потом утром: «Старик, вставай, пошли разносить» – один он боялся. И вот мы вокруг Патриарших прудов, поскольку мастерская была рядом, на Садовой, разносили – по пять, семь, восемь писем, чтоб не сразу всю пачку запихивать, уже знали, где какие ящики. У старухи мешок был писем.
Володя, а расскажите день из жизни Зверева!
День Зверева начинался так: вставали, давай завтракать, ставили чай.
– Старик, а выпить осталось?
– Вот чай, старик, все выпили!
– Ну а может там, где-нибудь в уголочке?
Потом показывал всегда на Вечтомова, не называя его.
– А у него, старик, спроси!
А у Коли всегда были спиртик, водочка, всегда запасец был.
А сам Коля участвовал?
Иногда участвовал. Но по-своему. Он больше любил поесть, по-своему, по-вечтомовски. Даже больше чем любил, у него культ такой был еды.
– Ну, ты позавтракал?
Он всегда позже вставал и поздно ложился, Коля работал ночью, днем не работал, почти никогда. Самый процесс начинался у него часов в десять-одиннадцать, и до полвторого он работал.
– Коль, ну что ты ночью?
– Знаешь, голубчик, мне так лучше видится все. Давай не будем это трогать.
И он ночью начинал писать. В Прилуках