Безгрешное сладострастие речи. Елена Толстая

движутся в сторону синэстетизма, пытаются выразить почти невыразимое, иррациональное содержание. Одновременно обе они исследуют новую социально-психологическую тему – тему женщины в современном обществе. Похоже, что надо ставить вопрос о связке общественно-освободительных взглядов, в том числе призыва к равноправию женщины, и тео- и антропософской революции восприятия, на которую опирались футуристы.

      Поэтика ранней Бромлей. В творчестве Елены Гуро мы находим любопытный вариант общего футуристам урбанизма – который, по мнению Николая Харджиева, воздействовал на Маяковского: «Невозможно красивыми кажутся подоконники и водосточные трубы. По дороге к искусству проходят мимо водосточных труб и железных подоконников, а они красивы, точно они часть музыкальной пьесы, точно все это на музыкальных подмостках» – или: «Улыбается вывеске фонарь И извозчичьей лошади»[24]. Николай Харджиев находил эти мотивы Гуро из фрагмента «Песни города» («Шарманка») у Маяковского в «А вы ноктюрн сыграть могли бы / На флейте водосточных труб?».

      Как и у обоих этих авторов, такие приметы города, как вывески и извозчики, есть и у Бромлей. Например, «ржавый желоб», «прутья лестницы пожарной», «карниз» и «труб наивные фигурки». Правда, это не детали городской картины, которую рассматривает наблюдатель, а действующие лица в головокружительном сновидческом хождении лирической героини по крыше. Как видим, и эмоция, и драматизм здесь собственные:

      За плечами крылья старой шляпы

      Я связала шелковым шнурком.

      – Снизу шорох листьев сдержанно коварный

      Отмыкает сердце для тревоги;

      – Прутья лестницы пожарной

      Холодят босыя ноги.

      Заскользили руки по карнизу;

      Ржавый желоб, труб наивныя фигурки;

      Срыву

      На просвирник и крапиву,

      Книзу

      Полетел кусочек штукатурки…

«Сон о крыльях» (Пафос, с. 2–4)

      Крылья. В этом изысканном визионерском фрагменте крылья старой шляпы превращаются в платоновские крылья, которые должны бы прорезаться у души. Героиня молит «сказку-ночь» о чуде, о тайне, о крыльях, просит оживить ей душу:

      Мир, изменись! Радость моя, наступи!

      Чудо, явись! Сердце мое ослепи! (там же).

      Эта ориентированная на платоновский мотив «крыльев» вещь, похоже, лишь частично следует за одноименным романом «Крылья» Михаила Кузмина (1906), скромно умалчивая о теме однополой любви.

      Героиня открывает глаза и возвращается в городской пейзаж:

      Крыши железные ребра – черная высь.

      Слева внизу огороды черны и пахучи,

      Справа сад и Крымский мост,

      Дока разбитые стекла, дома горелый погост… (там же.)

      – и все затянуто «туманом скучной печали» и писком чертей, изначально скептических.

      Черти вообще появляются здесь что-то уж слишком часто:

      Круг, яснея, разомкнулся полосой:

      Девочка с желтой косой

      В