Я смущенно здороваюсь и сажусь напротив тоже на старое надгробие, ноги ставлю на его сиденье рядом с ним. Но никаких касаний, только радость быть вместе, видеть друг друга и говорить, говорить… Обо всем – учителях (хороших), книгах, родных, житье-бытье – обо всем, что приходит в голову, но не о любви, о ней не упоминалось.
От него я узнала, что они живут с “бабушками”. Так во множественном числе они и фигурировали в его рассказах. А сколько их было – две, три, я так и не поинтересовалась… Что отец его в тюрьме в Москве и мама тоже там. А их четверо: он с братом (на год его моложе) и два маленьких, из которых мальчика (4 года) они одобряют, а его младшую сестренку, еще ползающую, зовут “тварью” и через нее перешагивают, вызывая гнев бабушек. На какие средства они живут, я тогда не интересовалась. Как и тем, почему он так бедно одет и почему после окончания школы стал работать чернорабочим на кирпичном заводе – возить в тачках глину. Это несмотря на то, что семья была очень интеллигентная. Его тетку-врача знал весь Смоленск, а ее муж был первым шахматистом в городе. Я брала уроки музыки у сестры его матери, преподававшей в музыкальном техникуме. Ни о каких семейных неприятностях он мне никогда не говорил. Но однажды, изменившись в лице, рассказал, что в детстве, забавляясь с ружьем, он нечаянно застрелил старшего брата.
Промчалось лето. Осенью места встреч переместились в парки. Встреч было много. Иногда собирались компанией у подруги, имевшей хорошую квартиру, играли в “испорченный телефон”, “шарады”, “мнения”. Но продолжалось это недолго.
Я с сестрой уехала в Ленинград готовиться к вступительным экзаменам в институты, Володя поступил в Смоленский университет. И отношения начали меняться.
“Утро любви” – это, по-моему, высшее ее проявление; это – счастье. Вспоминаю строки из стихотворения С. Надсона “Только утро любви хорошо”:
Только