– Даже не знаю, что сказать… – начинаю я, но запинаюсь, встретившись глазами со второй девушкой. – Юнис.
Госпожа Суки Ким – ее мама.
Юнис смотрит на стойку, и я почему-то начинаю ожидать гневной отповеди за то, что делю с каким-то парнем еду миссис Ким.
– Привет, Дженни. Не ожидала увидеть тебя здесь в вечер пятницы, – улыбается она, но я вижу, что ее это слегка задело. – Ты же всегда так занята – мне казалось, у тебя нет времени, чтобы гулять с друзьями.
– Э… да, просто так получилось.
Как же неловко, хуже некуда! Просто за последние пять лет мы почти не общались, хотя раньше были не разлей вода.
– Ладно, нам пора. – Подруга Юнис тянет ее за руку. – Приятного аппетита!
Юнис бросает на меня прощальный взгляд.
– Пока, Дженни. – И они выходят из палатки.
В повисшей тишине я поспешно начинаю объяснять:
– Раньше, в детстве, мы дружили, но потом я стала уделять все больше внимания виолончели, и…
Не знаю, зачем я это говорю. Все происходит слишком быстро: надо же было получить такую похвалу на глазах у Джеву от одной девушки, только чтобы другая показала, насколько я на самом деле ужасная подруга.
Джеву выпрямляется.
– Со мной случилось нечто похожее. Когда я переехал из Пусана в Сеул, некоторые прежние друзья стали считать меня предателем.
– Ого.
Я мало знаю о других городах, помимо Сеула, но это, наверное, все равно что переехать из провинции в Нью-Йорк.
– Выходит, ты виолончелистка, – замечает он.
– Да.
– Ты всегда об этом мечтала?
– Вроде того. Мой отец играл на виолончели. Он не был профессионалом, но когда дело дошло до выбора инструмента – это что-то вроде обряда посвящения для азиатско-американских ребят, через который все проходят…
Джеву смеется.
– У меня осталась виолончель отца, и я очень полюбила играть на ней. К тому же было здорово иметь с ним хоть какую-то связь.
Я еще никому столько не рассказывала об отце. Я жду, когда меня накроет уже привычными печалью и болью, но вместо этого чувствую только умиротворение. Пять лет – это не много и не мало, но это все же время.
Я смотрю на Джеву. Почему же мне так хочется открыть ему душу? Только из-за того, что мы больше не увидимся, когда сегодняшний вечер закончится, или по совершенно иной причине – потому что с ним я могу быть самой собой?
– Это очень круто, – откликается Джеву, и мое сердце тает.
– А ты? – спрашиваю я, надеясь, что тусклый свет под пологом палатки скроет румянец. – Есть что-нибудь такое, что прямо спишь и видишь, как бы сбылось?
На его лице на секунду появляется непонятное выражение, но тут же пропадает.
– Для этого я слишком мало сплю.
– Ого, – тяну я, – ну и ответ.
Джеву подмигивает.
С другой стороны палатки заходят несколько человек. Отвлекшись, я бросаю взгляд на экран