Пролог
Побережье Франко-Бельгийской колонии,
9 сентября 2194 года.
Последнее, что я помнил после того, как поднялся в небо – резкая, изломанная береговая линия, петлявшая между известняковыми белоснежными скалами. Нашедшие под ними покой искорёженные морем и временем останки эсминца[1], на котором уже давно стёрты опознавательные знаки – ни номера вымпела, ни кодов, ни даже флага. Только чернильно-синие волны, с рёвом набрасывающиеся на берег. Взметнувшиеся потревоженные птицы, за вереницами которых в золотисто-алых лучах восходящего солнца блеснули линзы прицела…
Оглушительный хлопок. Нас подбрасывает в воздух. Мы пытаемся развернуть самолёт, но уже поздно. Резко теряем высоту. Ком в горле. Штурвал трясётся так, что невозможно его сдвинуть хоть на дюйм. Невозможно дотянуться до приборной панели, залитой мерцающим красным светом. Мой второй пилот Алеф начинает захлёбываться истошным криком. Видим, как словно из бездны вырастает густой лес – его тёмная гряда похожа на спину задремавшего дракона.
Нас резко бросает вперёд. Из моего сломанного носа льётся кровь. Перед глазами вспыхивают искры, и я ничего не вижу, кроме расплывающихся багряных клякс на рукаве. На нас сыплется битое стекло, смешанное с еловыми иголками, камнями и комьями земли. Металл рассыпается как карточный домик. Скрежет, визг, грохот. Сучья и ветви, царапающие обшивку. Безвольно лежащая на штурвале сломанная рука. Я не чувствую боли, продолжая тщетные попытки усмирить самолёт несмотря на красное марево перед глазами. Слышу рёв пламени, охватившего тюки с гуманитарным грузом. Я едва успеваю подумать о том, что кроме нас на борту ни одной живой души. Оба техника остались на базе, а погрузчики-контролёры ждут нас на аэродроме в Килкаде…
– Убирайся прочь! – кричит Алеф, и я вижу его исцарапанное стеклом лицо. По тёмной коже градом катится пот. – Дьявольское отродье! Убирайся!
Он отмахивается от летящих на него бумаг, осколков и камней. Я машинально выключаю топливо, двигатель и электричество. Через несколько мгновений всё кончено. Рёв, грохот, оглушительный звон и протяжный скрежет исчезают, оставляя за собой гул пламени и сухой царапающий звук, словно самолёт угодил в драконьи лапы. Мы уже на земле. Сели на склоне лесистого холма. Падать больше некуда…
Запах гари забивает нос. Я закрываю глаза. По-прежнему не чувствую боли, словно ничего не произошло. Под правой рукой что-то шуршит и перекатывается по приборной панели. Чувствую, как касаются щёк обрывки бумаги: чертежи, схемы, маршрутные листы, отчёты и описи перевезённого груза – каждый житель терпящих бедствие регионов получал воду, запасы съестного, медикаменты, тёплые вещи и одеяла. Наползающая после катастрофы зима беспощадна. Видя грязновато-белые верхушки ледников, я знал, что каждый день они отвоёвывают всё больше плодородной земли у осиротевших, изгнанных и отрезанных от континента людей.
Сегодня мы должны были приземлиться на аэродроме возле Килкада, от которого грузы повезут в два ближайших города – Грейстонс и Уиклоу. Меня всегда наполняла гордость за то, что мы делали. За светившуюся надежду на простых лицах людей. За детский смех, когда среди коробок и пакетов обнаруживались собранные сёстрами милосердия игрушки. За слёзы на лицах больных, которым небо даровало ещё несколько дней сытой жизни.
Теперь оно словно выплюнуло нас на земную твердь. Хватило всего лишь одного снаряда, расчертившего наши жизни на до и после. Лёжа в обломках фюзеляжа под креслом и слыша рёв пламени, сливавшегося с угасающими криками Алефа, я изо всех сил пытался удержать сознание. Боль начинала заволакивать разум. Захлёбываясь в приступах кашля, я не мог отдышаться. Не мог повернуться. Не мог уцепиться за выбитую дверь. Не мог стереть кровь с лица. Тело не слушалось! Оно казалось словно скованным вечными льдами – онемевшее и навеки застывшее…
Смутно помню, как меня вытаскивали из-под обломков. Голоса спасателей сливались с шипением пламени, когда его заливали пеной. Резкий химический запах, смешанный с удушливой гарью. Я видел уцелевшие остатки почерневших от копоти изодранных тюков в грузовом отсеке. Видел лицо Алефа цвета эбенового дерева. Спешащих к нему медиков в серых спецкостюмах похожих на пластиковые мешки.
– Не поворачивайте его на живот, – прохрипел я. – У него там было ранение, он может начать задыхаться.
– Марк де Верн? – над моим ухом послышался сухой официальный тон. Я дождался кивка одного из медиков и перевёл взгляд к задавшему вопрос.
– Чего надо, кэп? – я ненавидел штатских, и они отвечали мне холодной взаимностью. На нижнюю часть лица и шею мне надели фиксирующий воротник, и из-за него мой голос звучал глухо, словно из преисподней.
– Старший помощник председателя комиссии, капитан Бойль. Мы доставим вас обоих в военный госпиталь. И обязательно расследуем это дело.
– Уж постарайтесь, старпом, – я стиснул зубы, когда меня аккуратно приподняли и загрузили в герметичный бокс. Пока подключали к системам, я, не мигая,