– Джеймс, это ты?
Вопрос был явно неуместен: кто бы это мог быть, если не я? Откровенно говоря, в прихожей я замешкался именно из-за моей сестры Каролины. Согласно мистеру Киплингу[2], девиз семейства мангуст гласит: «Пойди и узнай». Если Каролина решит завести себе герб, я посоветую ей заимствовать девиз у мангуст. Первое слово можно будет и опустить: Каролина умеет узнавать все, не выходя из дома. Не знаю, как ей это удается. Подозреваю, что ее разведка вербуется из наших слуг и поставщиков. Если же она выходит из дома, то не с целью получения информации, а с целью ее распространения. В этом она тоже крупный специалист.
Поэтому я и задержался в прихожей: что бы я ни сказал Каролине о кончине миссис Феррар, это неизбежно станет известно всей деревне в ближайшие полчаса. Как врач я обязан соблюдать тайну и давно уже приобрел привычку скрывать от сестры, что бы ни случилось, если только это в моих силах. Однако это не мешает ей быть в курсе всего, но моя совесть чиста – я тут ни при чем.
Муж миссис Феррар умер ровно год назад, и Каролина упорно утверждает – без малейших к тому оснований, – что он был отравлен женой. Она презрительно пропускает мимо ушей мое неизменное возражение, что умер он от острого гастрита, чему способствовало неумеренное употребление алкоголя. Между симптомами гастрита и отравления мышьяком есть некоторое сходство, и я готов это признать, но Каролина обосновывает свое обвинение совсем иначе. «Вы только на нее посмотрите!» – говорит она.
Миссис Феррар была женщина весьма привлекательная, хотя и не первой молодости, а ее платья, даже и совсем простые, превосходно сидели на ней. Но ведь сотни женщин покупают свои туалеты в Париже и необязательно при этом должны приканчивать своих мужей.
Пока я стоял так и размышлял, в прихожую снова донесся голос Каролины. Теперь в нем слышались резкие ноты:
– Что ты там делаешь, Джеймс? Почему не идешь завтракать?
– Иду, дорогая, – поспешно ответил я. – Вешаю пальто.
– За это время ты мог бы повесить их десяток.
Что верно, то верно, она была совершенно права. Войдя в столовую, я чмокнул Каролину в щеку, сел к столу и принялся за заметно остывшую яичницу с грудинкой.
– У тебя был ранний вызов, – заметила Каролина.
– Да, – сказал я. – «Королевская лужайка». Миссис Феррар.
– Я знаю, – сказала моя сестра.
– Откуда?
– Мне сказала Энни.
Энни – наша горничная. Милая девушка, но неизлечимая болтунья.
Мы замолчали. Я ел яичницу. Каролина слегка морщила свой длинный нос, кончик его задергался: так бывает у нее всегда, если что-нибудь взволнует или заинтересует ее.
– Ну? – не выдержала она.
– Скверно. Меня поздно позвали. Вероятно, она умерла во сне.
– Знаю, – снова сказала сестра.
Тут уж я рассердился:
– Ты не можешь этого знать. Я узнал об этом только там и ни с кем еще не говорил. Может быть, твоя Энни – ясновидящая?
– Я узнала это не от Энни, а от молочника. А он – от кухарки миссис Феррар.
Как я уже сказал, Каролине не требуется выходить из дома, чтобы быть в курсе всех событий. Она может не двигаться с места – новости сами прилетят к ней.
– Так отчего же она умерла? Разрыв сердца?
– Разве молочник тебе не сообщил? – саркастически осведомился я.
Но Каролина не понимает сарказма.
– Он не знает, – серьезно объяснила она.
Я решил, что поскольку Каролина так или иначе все равно скоро узнает, то почему бы не сказать ей?
– Она умерла от слишком большой дозы веронала[3]. Последнее время у нее была бессонница. Видимо, она была неосторожна.
– Чушь, – сказала Каролина. – Она сделала это сознательно. И не спорь!
Странно, что когда вы втайне что-то подозреваете, то стоит кому-нибудь высказать подобное же предположение вслух, как вам непременно захочется его опровергнуть. Я негодующе возразил:
– Вот опять ты не даешь себе труда поразмыслить! С какой стати миссис Феррар кончать жизнь самоубийством? Вдова, еще молодая, богатая, превосходное здоровье. Нелепость! Ей бы жить да жить!
– Вовсе нет. Даже ты должен был заметить, как она изменилась за последние полгода. Комок нервов. И ты сам только что признал, что у нее была бессонница.
– Каков же твой диагноз? – холодно спросил я. – Несчастная любовь, я полагаю?
Моя сестра покачала головой.
– Угрызения совести! – изрекла она со смаком. – Ты же не верил мне, что она отравила