Та вскинулась недовольно, зашипела по-гусиному и вновь улеглась на прожаренную солнцем плешку. Мослаков швырнул в нее вторую глутку, потом третью – змея все не хотела уползать, нравилось ей это место.
Через десять минут мичман, фыркая, прикрывая одной рукой срамное место, другой похлопывая по уху, выбрался на берег, загудел, будто паровоз, вырвавшийся из зоны бедствия:
– У-у-у, отвел душу-у-у… Погасил пожар!
– За работу, дядя Ваня! Готовь костер! – Мослаков достал из рафика ведро с раками, принюхался. Нет, раки не завоняли, некоторые даже были живы, скреблись костяными клешнявками по железу, вздыхали шумно. – И поаккуратнее будь, – предупредил Мослаков мичмана, – тут змея под ногами путается.
– Пусть путается, – спокойно произнес мичман, – попадется на глаза, я из нее, как из колбасы, кругляшей нарежу и шашлык испеку.
Мослаков опять прыгнул в воду, проплыл несколько метров в глубине с открытыми глазами, засек несколько вертких теней – в Дону было много рыбы; загораясь охотничьим азартом, он изогнулся и стремительно ушел вниз, ко дну.
Дно на середине Дона было илистым. Мослаков подумал: а ведь можно сподобиться и насадить стерлядку на кукан.
Он пробкой вылетел на поверхность реки, выбил изо рта и ноздрей теплую, чуть попахивающую землей и еще чем-то непонятным, воду, снова нырнул. Боком проскользил по мягкому дну, пошарил по нему руками, выдрал несколько корешков, проплыл десяток метров под водой и снова устремился наверх.
Помотал головой, отцикнул от себя длинную серебряную струйку и нырнул в третий раз. Солнце доставало и сюда, освещая глубину, – мутное, зеленоватое, далекое, растворявшее в своем свете все предметы, попадавшиеся ему на пути, – края ям, коряги, оглаженные илом валуны.
«Есть в этом что-то плутовское, – невольно отметил Мослаков. – Впрочем, это не солнце виновато, это вода».
Неожиданно вспомнилась девушка, с которой он познакомился сегодня утром, и у Мослакова сладко заныло сердце. Странные вещи происходят с человеком, когда он влюбляется. От сладкого нытья у Мослакова даже заломило ключицы, в горле возник комок, он изогнулся рыбой, несколько метров проскользил над дном и вдруг в зеленоватой мути увидел изящный акулий хвост.
У стерляди хвост – резко очерченный, с далеко откинутым назад верхним пером, точь-в-точь, как у акулы, – и Мослаков мигом забыл о девушке.
Водится в Дону еще сладкая рыба стерлядь, водится!
Он теперь знал, как можно добыть эту рыбу, знал. Внутри возникло что-то ликующее, победное, горячее, он едва не наглотался воды от жаркого восторга, захватившего его. Заторопился: «Счас… счас я тя словлю. Ах ты, моя милая!..»
Через десять минут он выволок на берег сильную, яростно трепыхавшуюся рыбину.
Увидев Пашину добычу, мичман заплясал от радости, звучно заприхлопывал ладонями по животу.
– Из этой изящной дамочки мы такую уху спроворим,