Саша коснулся оскверненного чужими губами места на животе, и противная дрожь прошла по его телу.
«Не хочу даже представлять, что ты пережил тогда с няней», – вздохнул он и сменил воду на теплую.
Он осмотрел руки, ноги, туловище, нащупал чуть выпирающие ребра. Все в синяках, ссадинах, царапинах и свежих ранах. Только лицо они не трогали, неоднократно признавая, как будет жаль его уродовать.
Тело его наполнилось усталостью, от которой он мечтал избавиться в мягкой постели, впервые за два месяца предоставленной ему вместо жесткого матраса на полу. Его определили в одну из комнат в подземной казарме. Одежду Саша выбросил в мусорное ведро, заранее не обдумав, что наденет после душа. Он намотал полотенце вокруг бедер и вышел из ванной, впустив в прохладную комнату влажный теплый пар. Александр сидел на кровати, склонившись над коленями, на железном столике с деревянной столешницей лежала стопка вещей. Король поднял взгляд не сразу, словно мысли и волнения, терзавшие его, не желали отпускать Александра обратно в действительность. Он слабо улыбнулся, но глаза казались помутневшими и несчастными.
– Рейн одолжила свою одежду, – заговорил он сдавленным голосом, затем встал и вручил вещи Саше. – Примерь. Должны подойти.
– Рейн?
– Хьюз. Она хорошая.
– Хьюз… Была такая ученая – Моника Хьюз.
– Это ее родственница.
Саша кивнул и подошел к кровати у окна с задвинутыми шторами – они прятали его от сотен любопытных глаз солдат, прогуливавшихся по искусственному дворику перед сном. Он примерил вещи и встал перед высоким зеркалом в железной оправе, стоявшим на полу. Черная обтягивающая майка с высоким воротом была ему к лицу, но не скрывала изувеченные руки, черные узкие джинсы и черные ботинки на шнуровке были непривычны, но все лучше бесформенной футболки и свободных штанов.
– Передай ей от меня благодарность.
– Хорошо, – ответил Александр безучастно.
Саша направился к нему, отмеряя каждый шаг, боясь любым неосторожным движением пробудить в короле неприятные воспоминания. Сочувствие ужалило его в самое сердце, но лицо Саши оставалось непроницаемым, а сам он не спешил говорить. Порой молчание исцеляет куда лучше слов, но оно же открывает темный путь к разрушающим навязчивым мыслям и идеям. И Саша, сев на кровать рядом с королем, заговорил спокойным тоном, которым обычно говорили о повседневных делах, в душе с нечеловеческими усилиями скрывая бурлящую жалость:
– В день ее якобы убийства Делинда позвала меня к себе